Фридриха горенштейна на крестцах

Скачать книгу в формате:

fb2
rtf
txt
epub
pdf

Читаю
Хочу прочесть
В архив

43879
12
3

Вторая книга. Последняя представительница Золотого Клана сирен чудом осталась жива, после уничтожени.

Читаю
Хочу прочесть
В архив

35145
11
3

В моем мире живут оборотни. Об этом мало кто знает, но мне, к сожалению, данный факт известен. И н.

Читаю
Хочу прочесть
В архив

47416
3
1

Читаю
Хочу прочесть
В архив

40283
2
3

В дивном новом мире женщины не имеют права владеть собственностью, работать, любить, читать и писат.

Читаю
Хочу прочесть
В архив

50051
18
2

В Горлумском лесу, среди исполинских деревьев, стволы которых не обхватить и вчетвером, по единств.

Читаю
Хочу прочесть
В архив

105210
11
2

Многие стесняются говорить о кишечнике вслух. Может быть, именно поэтому мы так мало знаем о самом м.

Дорогой читатель. Книгу "На крестцах. Драматические хроники из времен царя Ивана IV Грозного" Горенштейн Фридрих Наумович вероятно стоит иметь в своей домашней библиотеке. Просматривается актуальная во все времена идея превосходства добра над злом, света над тьмой с очевидной победой первого и поражением второго. Зачаровывает внутренний конфликт героя, он стал настоящим борцом и главная победа для него - победа над собой. Чувствуется определенная особенность, попытка выйти за рамки основной идеи и внести ту неповторимость, благодаря которой появляется желание вернуться к прочитанному. По мере приближения к исходу, важным становится более великое и красивое, ловко спрятанное, нежели то, что казалось на первый взгляд. Грамотно и реалистично изображенная окружающая среда, своей живописностью и многообразностью, погружает, увлекает и будоражит воображение. На протяжении всего романа нет ни одного лишнего образа, ни одной лишней детали, ни одной лишней мелочи, ни одного лишнего слова. Основное внимание уделено сложности во взаимоотношениях, но легкая ирония, сглаживает острые углы и снимает напряженность с читателя. По мере приближения к апофеозу невольно замирает дух и в последствии чувствуется желание к последующему многократному чтению. Темы любви и ненависти, добра и зла, дружбы и вражды, в какое бы время они не затрагивались, всегда остаются актуальными и насущными. Диалоги героев интересны и содержательны благодаря их разным взглядам на мир и отличием характеров. "На крестцах. Драматические хроники из времен царя Ивана IV Грозного" Горенштейн Фридрих Наумович читать бесплатно онлайн, благодаря умело запутанному сюжету и динамичным событиям, будет интересно не только поклонникам данного жанра.

Понравилось: 0
В библиотеках: 0

Читаю
Хочу прочесть
В архив

День. Тишина. Человек с оружием. Так началась и закончилась эта история. .

Я думаю, что Россия встанет. Только она должна (будет) отказаться от каких-то важных своих костылей. Прежде всего, арифметика должна быть другой. Мне не нравится арифметика в 72 года (время правления коммунистов. – Ю.В.). Это 450 лет. Это структура 450-летней давности, и это очень важно.

ВИКТОР ЕРОФЕЕВ. То есть 72 года – это болезненный момент, но все эти болезни начались гораздо раньше.

ГОРЕНШТЕЙН. Гораздо раньше. Как раз Калита, как раз период Ивана Грозного, когда страна могла сложиться совсем по-другому. И конечно же, что за тема "Ивана Грозного"? Это победа одного образа жизни над другим образом жизни. Это победа московского монголоидного кочевого образа жизни над новгородско-псковским образом жизни эгоистически-индивидуальным.

ВИКТОР ЕРОФЕЕВ. И гораздо более свободным…

ГОРЕНШТЕЙН. Свободным и умелым, ничем не отличающимся от Запада. И вот три века потомки Калиты ломали хребет этой России, и сломали ее только к концу царствования Ивана Грозного. Отношения между монголоидной Москвой и Новгородом было такое же, как теперь отношение между Россией и Литвой. Они завидовали, они ненавидели. Они старались там поселиться. Они всячески переселяли новгородцев и псковцев куда-то в глубинные места… То есть мы узнаем современные проблемы. Мы подошли опять к проблемам, которые существовали 450 лет назад.

ВИКТОР ЕРОФЕЕВ. Значит, для России важно вернуться что, к новгородскому вече или к чему?

ГОРЕНШТЕЙН. Нет, не к новгородскому вече, а к образу жизни эгоиста, образу жизни индивидуалиста…

ВИКТОР ЕРОФЕЕВ. Европейскому образу жизни?

ГОРЕНШТЕЙН. Тому образу, который существовал до того, как Калита создал это государство.

Это сказано уже после нескольких лет изучения материала и первых проб. То есть формулы Горенштейна не умозрительны, а возникли в процессе работы.

Но Горенштейн, изучая горы исторических документов и книг и обретая свое видение целого, не подверстывает драму под это свое видение событий, видение истории. Он следует за "бегом времени". В этом одна из причин разрастания текста в процессе написания.

Предпоследнее крупное сочинение Фридриха Горенштейна "На крестцах" – это хроника жизни России в последние 14 лет правления Ивана Грозного с декабря 1569 года. Как и в его драме "Детоубийца" о Петре Первом, герои говорят языком весьма приближенным к речи описываемого времени. Это было очень важно для писателя.

Помимо большого значения для него подлинности речи героев, Горенштейн говорил, что в романной форме ему бы не удалось достичь стилистического единства, так как речь героев находилась бы в конфликте с современным языком повествования и в результате получился бы кич. Поэтому Горенштейн и отказался от повествования, от романа, и выбрал чистую драму.

Повторю, что работа над "На крестцах" тяжело далась автору. Хроника этой работы хорошо отразилась в его письмах Лазарю Лазареву. Вот два последних упоминания:

1995–1996 "Я все не могу вылезти из Грозного. (А.К. Толстой тоже возился с Трилогией семь лет.) Впрочем, уже в этом году надеюсь вылезти хотя бы вчерне".

15.7.96 "Я продолжаю работать над Грозным. Над эпилогом. Но это еще страниц 50. А всего будет страниц 600–700 (Горенштейн как-то по-своему вычислял количество печатных страниц. – Ю.В.), хоть надеюсь сократить. Роман-пьеса".

На последние "50 страниц" ушло еще полгода работы. Свой многолетний труд Горенштейн завершил в марте следующего 1997 года. Текст уместился на более чем 1600 рукописных страницах, дав в итоге чуть больше 1000 страниц книги.

Параллельно с работой над "На крестцах" (подготовкой и написанием первого варианта) Горенштейну удалось написать также и немало другого, в основном рассказы, повести и сценарии. Последние в основном ради заработка, но Горенштейн просто не умел "халтурить", и кинопроза его всегда была высочайшего качества.

Однако в течение двух с половиной лет второй попытки написания "На крестцах" Горенштейн ничем другим уже не занимался.

Закончив "На крестцах" и не надеясь при жизни увидеть книгу напечатанной в России, Горенштейн в том же последнем московском интервью 2001 года, отвечая на вопрос, чем особо дорого ему это произведение, рассказал Анатолию Стародубцу:

"Там среди прочего есть очень важный для меня эпизод. Во времена Грозного рядом с Кремлем на Варварке (на том месте, где теперь церковь) была установлена Варварина икона, написанная Андреем Рублевым. Но позже ее подновлял некий Алампий, который завидовал и ненавидел Рублева. Из мести он пририсовал на внутренней деке рублевской иконы черта. Никто этого видеть не мог. Но фактически получалось, что прихожане многие годы молились и черту тоже. Только юродивый Василий Блаженный каким-то шестым чувством это уловил и на глазах изумленной публики несчастную икону разбил. За это толпа его растерзала".

Был ли сам Горенштейн человеком, иногда догадывавшимся или знающим, где таится невидимый для других черт? Блаженным он не был, а вот пророком его величали между собой многие, знавшие его.

Как оценить написанное Горенштейном в "На крестцах"? В чем разница в подходах к событиям прошлого историков и писателя?

Мне как-то довелось услышать от философа Александра Пятигорского следующее высказывание:

"Я просто думаю, что, говоря об истории, люди смешивают две вещи: ход событий, который они могут знать или не знать, и второе – человеческая идея об истории, которая может вообще не иметь никакого отношения к ходу событий, это просто стойкая привычка сознания рассматривать какие-то факты как исторические. Я думаю, что наука история, конечно, строго говоря, имеет дело, прежде всего, с сознанием, а не с такими, казалось бы, природовидными событиями. И очень трудно, конечно, убедить в этом историка, для которого есть некая абсолютная историческая объективность. Хотя многие историки стали понимать, и даже раньше понимали, что история – это подход к событию, а не сами события. Это способ нашего мышления о событиях, который мы называем историей. Есть много древних культур, которые, наблюдая события, никогда не наблюдали их исторически. Были культуры древние, где людей никогда не интересовало, что было до и что было после. Мы же универсализируем наш исторический подход, считая его абсолютным".

То, что история и ее интерпретации то и дело становятся предметом для манипуляций в политических целях, мы видим в наши дни и, несомненно, будем видеть и далее. И в самом труде Горенштейна, в его финале мы видим, как пишется официальное житие Ивана Грозного, пишется под строгим присмотром власти, пишется по канонам жития святых, то есть не считаясь с фактами реальной жизни и деятельности царя. Но есть, однако, еще и Герасим Новгородец.

Один из ярких примеров описанной попытки политики кроить и интерпретировать историю в угоду своим интересам в прошлом был явлен в беседе Сталина с Эйзенштейном по поводу первой серии фильма о все том же Иване Грозном. Беседу записал присутствовавший на ней и участвовавший в разговоре исполнитель роли Грозного Николай Черкасов. Причем не только Сталин, но и Жданов с Молотовым высказывались на тему, как именно надо изображать то или иное историческое явление, в частности опричнину.

"Сталин. Вы историю изучали?

Эйзенштейн. Более или менее…

Сталин. Более или менее. Я тоже немножко знаком с историей. У вас неправильно показана опричнина. Опричнина – это королевское войско. В отличие от феодальной армии, которая могла в любой момент сворачивать свои знамена и уходить с войны, – образовалась регулярная армия, прогрессивная армия. У вас опричники показаны как ку-клукс-клан.

Эйзенштейн сказал, что они одеты в белые колпаки, а у нас – в черные.

Молотов. Это принципиальной разницы не составляет.

Сталин. Царь у вас получился нерешительный, похожий на Гамлета. Все ему подсказывают, что надо делать, а не он сам принимает решения… Царь Иван был великий и мудрый правитель, и если его сравнить с Людовиком XI (вы читали о Людовике XI, который готовил абсолютизм для Людовика XIV?), то Иван Грозный по отношению к Людовику на десятом небе.

Мудрость Ивана Грозного состояла в том, что он стоял на национальной точке зрения и иностранцев в свою страну не пускал, ограждая страну от проникновения иностранного влияния. В показе Ивана Грозного в таком направлении были допущены отклонения и неправильности. Петр I – тоже великий государь, но он слишком либерально относился к иностранцам, слишком раскрыл ворота и допустил иностранное влияние в страну, допустив онемечивание России. Еще больше допустила его Екатерина. И дальше. Разве двор Александра I был русским двором? Разве двор Николая I был русским двором? Нет. Это были немецкие дворы.

Замечательным мероприятием Ивана Грозного было то, что он первый ввел государственную монополию внешней торговли. Иван Грозный был первый, кто ее ввел, Ленин – второй".

В конце беседы Сталин, можно сказать, "проговорился", дав свой собственный, личный взгляд властителя на фигуру Грозного.

"Сталин. Иван Грозный был очень жестоким. Показывать, что он был жестоким, можно, но нужно показать, почему необходимо быть жестоким. Одна из ошибок Ивана Грозного состояла в том, что он не дорезал пять крупных феодальных семейств. Если он эти пять боярских семейств уничтожил бы, то вообще не было бы Смутного времени. А Иван Грозный кого-нибудь казнил и потом долго каялся и молился. Бог ему в этом деле мешал… Нужно было быть еще решительнее".

Не скажу за Сталина или Эйзенштейна, а вот о Горенштейне историк Ирина Щербакова, хорошо знавшая творчество автора "На крестцах" и его лично, сказала с убежденностью: "…у него был безусловно дар погружения в историю".

Поделиться ссылкой на книгу!

Правообладателям! Представленный фрагмент книги размещен по согласованию с распространителем легального контента ООО "ЛитРес" (не более 20% исходного текста). Если вы считаете, что размещение материала нарушает Ваши или чьи-либо права, то сообщите нам об этом.

Империя начинает войну!

Маг против бронехода, фаербол против пулемета, кто победит? Сможет ли юный рыцарь спасти принцессу? Догонит ли вражеская армия медленный и тяжелый шагоход? Примут ли Аду ее подданные в восточном королевстве? Приключения Мака продолжаются… Горный перевал, северная пустыня, побережье океана, все это увидят юный техномаг и его друзья, скрывающиеся от преследующих их войск Империи…

Продолжение книги "Луррамаа. Просто динамит"

Когда-то Мар был молод, красив и амбициозен, а я – в достаточной мере наивна, чтобы поверить в любовь наследника древнего рода к простой нейте. Поверить. Довериться. И бежать, потому что, как оказалось, заключить брак куда проще, чем его расторгнуть.

Прошло пятнадцать лет. И вот теперь Мар, любимец короны и самый молодой канцлер в истории королевства, вновь на пороге моего дома. Что ему нужно? Мелочь, всего-то сыграть в примирение, а заодно найти того, кто желает смерти моего дорогого супруга. Всего-то месяц в его родовом поместье, среди любящих родственников, и я, наконец, получу долгожданную свободу. Если верить Мару.

Но я точно знаю: Мару верить нельзя.

Никакой человек не может существовать сам по себе.

Только окруженный сетью связей с другими людьми, он может стать истинно могущественным. Это ловушка, из которой нет выхода — тысячи незримых паутинок пеленают героя, делая его игрушкой жизни и чужих судеб.

Шестнадцатилетняя красавица Энария — дочь герцога Ричарда, правителя Ранка. Пока отец мечтает вывести свои владения из состава Королевства Унаи, своенравная девушка строит коварные планы мести сводному брату — Ардуну, злобному бастарду герцога.

Будучи не в меру талантливым адептом магии Огня, Энария и сама бы прекрасно справилась с мерзавцем. Но разве подобное поведение пристало дочке герцога? Не лучше ли завести собственного рыцаря, который защищал бы ее ото всех напастей и совершал подвиги в честь прекрасной дамы? Или не рыцаря, а, скажем… пажа. Вот только где ж его взять? Кто попало на такую роль не сгодится…

А в это время Вольк — юный сын бравого воина, служащего в Караульной страже Ранка, — узнает, что его мечте стать магом не суждено сбыться, ведь у него нет волшебного дара. А вот чего парень еще точно не знает, так это того, что вскоре ему предстоит попасть в самый центр политических и колдовских интриг…

Содержит нецензурную брань.

Почти год скитаний в космосе на корабле, готовом развалиться от неосторожного чиха, закончился для Макса и Ники благополучно. Они все же достигли своей цели и прибыли в системы Содружества. Кажется, все в порядке. Вокруг спокойно. Никто не вторгается и мир не стоит на краю пропасти. Вот только, кому нужны два "дикаря" в космическом Содружестве? Без денег, без гражданства, без корабля…

Да еще и на Земле ждут их возвращения с медицинским оборудованием. Эпидемия за прошедший с момента отлета год, не только не утихла, но и грозит тем, что на планете не останется ни одного человека…

Есть ли шанс выполнить миссию у молодого парня и бывшего военного пилота Первого Флота ВКС Федерации Амар? И при чем тут Предтечи?

Все началось с шутки. Небольшой спор, после которого проигравшая, то есть я, должна была пригласить первого встречного на танец.

В итоге все обернулось катастрофой для меня. Я пригласила на танец проверяющего, что прибыл из столицы в нашу академию. Ледяного демона проклятого королевства Сантор.

Но самое страшное заключалось в том, что мужчина принял моё приглашение.

Масок больше нет, самозванка открыла свое истинное лицо. Теперь все знают кто я – приютская девчонка и врунья. А ещё – Освободительница Чудовищ. Друзья отвернулись, враги ждут, чтобы напасть, а жизнь преподносит все новые сюрпризы. И как справиться со всем этим, если я всего лишь девушка с отравленной кровью…

Книга 1. Двериндариум. Мертвое

Книга 2. Двериндариум. Живое

Книга 3. Двериндариум. Забытое

Лена Васильева - новый преподаватель в престижном столичном университете.

Андрей Борзов - мажор и хам, который терпеть не может, когда ему перечат.

Гордая девушка не станет прогибаться под какого-то там студента, и очень скоро ей придется об этом пожалеть. Или нет?

очень откровенно, разница в возрасте, наглый герой

Эльфы не стареют, ничего не забывают и никогда не говорят о любви. И если ты смертная – не жди почета и романтики. Смертные жены скрашивают ночи, а не дни. Так говорят lin'ya – священные эльфийские законы. Но что, если сердце эльфийского принца украдет смертная дева? А принц этот людям вовсе не друг. Сможет ли любовь, которой не должно было быть, изменить его и спасти мир.

Агент-ликвидатор Федеральной службы безопасности РФ Клим Неверов старается не подвести своего куратора. Однако, пока поводырь не укажет ему, в кого стрелять, он — слепой… Он всего лишь машина для выполнения боевых задач.

У Фридриха Горенштейна не найти двух книг в одном стиле. Полное впечатление, что все его книги написаны разными авторами. Многих критиков творчества этого писателя поражало разнообразие речи его героев. Символично, что самый большой роман Горенштейна "Место" заканчивается словами: "Бог дал мне речь".

Этот свой дар Горенштейн называл даром перевоплощения. Он имел в виду прежде всего дар перевоплощения автора в персонажа. Вот фрагмент из интервью Горенштейна американскому слависту Джону Глэду (1988 год):

Джон Глэд: В "Псаломе" есть сквозной персонаж Дан – Антихрист, который хотя и участвует в событиях и как бы связывает притчи между собой, но все-таки он, скорее, молчаливый наблюдатель. Это он обречен есть нечистый хлеб изгнания. Скажите, Дан – это вы?

Фридрих Горенштейн: Нет. Я вообще в литературе в чистом виде никогда не бываю. Один из основных постулатов литературы – это перевоплощение. Я в такой же степени Дан, как и девочка Сашенька в "Искуплении". В тот момент, когда я ощущаю Дана, – это я, в тот момент, когда я ощущаю Марию Коробко, – это тоже я. И в то же время я пропадаю как человек вообще.

Но и рассказчики в прозе Горенштейна всякий раз разные, иногда похожие на него, а иногда совсем непохожие, как в "Попутчиках". Рассказчик же в прозе во многом предопределяет стиль и ритм произведения.

Вот яркий пример мастерского стилизаторства Фридриха Горенштейна – его на грани пародии рассказ "Три встречи с Лермонтовым", ироническая стилизация под мемуарную прозу конца XIX века. Московский актер Максим Суханов прочитал этот рассказ перед камерой для берлинского вечера Горенштейна "Веселый Фридрих", и это была уже вторая встреча Максима Суханова с творчеством Горенштейна. В 1991 году Суханов, тогда совсем еще молодой актер, сыграл в Театре имени Вахтангова роль Петра Первого в спектакле Петра Фоменко по пьесе "Детоубийца", спектакль был назван режиссером "Государь ты наш, батюшка…" Сцена из спектакля (47'21'') есть в фильме "Место Горенштейна"

Существует пока не подтвержденная информация о том, что Горенштейн опубликовал этот рассказ в конце 1970-х на 16-й юмористической полосе "Литературной газеты" под псевдонимом Прилуцкий (фамилия матери Горенштейна).

Для тех, кому не чужды литературоведческие изыскания, приоткрою один секрет: рассказ Горенштейна является обработкой одного подлинного мемуара. Над ним Горенштейн и позволил себе пошутить, ибо мемуарист описывает в качестве встреч с Лермонтовым эпизоды, в которых Лермонтов мемуариста, скорее всего, как сказали бы сегодня, "в упор не видел". Мастерство же Горенштейна здесь проявлено в том, что стилистически отличить сочиненное им от буквально цитируемого практически невозможно.

Итак, когда Горенштейн выступает как писатель исторический, ему становятся очень важны погружения в давние времена и нахождение подлинных ритмов времени. Отсюда его решения сделать речь героев пьес о Петре Первом ("Детоубийца") и Иване Грозном ("На крестцах") максимально приближенной к русской речи соответствующих времен. Но похоже, что именно сама эта речь героев и продиктовала в итоге Горенштейну драматическую форму "Детоубийцы" и "На крестцах". На мой вопрос о причинах выбора формы мегапьесы для "На крестцах" Горенштейн ответил, что это, скорее, все же роман в форме драмы, но если между стилизованными репликами героев начать писать авторский текст современным языком, то получится китч. Поэтому и надо было обойтись без авторского текста и тогда произведение само становилось драмой. Горенштейн сказал в том же интервью Джону Глэду: "Но для меня любое литературное произведение драматического жанра – проза".

Получившиеся в результате романы в драматической форме, которые некоторые критики, на мой взгляд, ошибочно называли "пьесами для чтения", можно не только читать, но и, несомненно, с успехом играть на сцене. Пьеса "Детоубийца", уже поставленная в России в пяти театрах, – грандиозное исторические полотно о жизни Петра Первого и идейном и политическом конфликте его с сыном Алексеем. Прочитайте вот этот фрагмент:

Алексей: Отец, война тягости на русский народ кладет. Народ русский по миру скорбит.

Петр: Не от сиих ли мыслей и греки древние пропали, что оружие оставили и единым миролюбием побеждены. Всем известно, что перед начинанием сией войны наш народ был утеснен от шведов, которые перед нами занавес задернули и со всем светом коммуникации пресекли. И того сподобилось видеть, что оный неприятель, от которого трепетали, от нас ныне трепещет. Я, коли на трон сел, гораздо моложе годов твоих, о реформах не задумывался. Меня к реформам сам швед подвинул. С крымским татарином на юге стрелец воевать мог, а со шведом на севере не стрелец, солдат нужен. Нужно войско не русского строя, а строя иноземного. Для того и послал я тебя, наследника, в Германию, ты же мало привез немецкого чувства и права.

Алексей: Куда уж больше немецкого. В нашей армии из тридцати одного генерала четырнадцать – иноземцы. Я, отец, тоже любитель реформ, однако той реформы, которую хотел вести и царь Алексей Михайлович, и царь Федор. Реформы, которые не одно лишь хозяйственное и военное подразумевали, но и помнили о нравах национальных, о душе народной.

Петр: Понимаю, понимаю, узнаю слова твои. Видно, что большую часть времени своего проводишь ты с московскими попами и дурными людьми. Сверх того, предан пьянству.

Алексей: Не во всяком несогласии попы да пьянство. Мы – славянский народ и жить должны в мире славянском. Для нас, русских, не Германия да Голландия – запад, а Польша, и науки да философию европейскую нам через Польшу брать надобно, чтоб нешляхетские науки: артиллерия, лоция, фортификация – смягчались науками греческого и латинского языка, риторикой и священной философией. Нравственности нашей национальной потребно греко-латино-польское просвещение, а не ремесло немца и голландца.

Петр: Вот чему тебя твои ученые киевские старцы научили, вот кому ты в рот смотришь, как молодая птица. Без немецкого и голландского ремесла нам шведа не одолеть, нам Европы не одолеть. И разве не учились в древности у чужеземцев, разве не звали норманов на Русь? Твои киевские старцы да прочие подобные русскому народу "аллилуйя" все поют. Для чего? Для него ли, для своей ли пользы? Нет, не то должен понимать честный правитель. Приходится насаждать в нашем русском грубом, праздном народе науки, чувства храбрости, верности, чести. Надо много трудиться, чтоб хорошо узнать народ, которым управляешь.

Алексей: Я к такому труду и такому правлению не годен…

"На крестцах" – написанная в драматической форме гигантская хроника последних лет правления Ивана Грозного. Но в ней действуют не только исторические, но и вымышленные, воображенные Горенштейном персонажи, в ней есть как сцены, подкрепленные документами времени, так и рожденные фантазией писателя. Вот одна такая сцена: Иван, уже смертельно больной и не встающий с постели, пытается соблазнить жену своего сына Федора, Ирину Годунову, чтобы зачать наследника престола.

Иван: Однак в молитве сына не сотворишь ради продолжения династии. Вы идите-ка все, оставьте меня с невестушкой, я ей нечто скажу. Ты, Родион Биркин, верный слуга, останься да разлей нам меда! (Все, кроме Биркина, уходят.) Выпей-ка со мной, Иринушка!

Ирина: Государь-батюшка, не обвыкла я пить, однако со смиренным послушанием выпью. (Царь и Ирина выпивают.)

Иван: Блистаешь ты, Иринушка, красотой своей, да не втуне ли? Жемчуг есть морской дорогой за рубежом, ты ж наподобие нашего северного речного жемчуга: скромен, да дорог. Знаешь ли ты про себя?

Ирина (потупя глаза): Государь-батюшка, чего знать мне? Я и в иные ночи без сна пребываю в молитвах и в рукоделии, в прядиве, в пяличном деле.

Иван: Однак ты не баба сельская – царевна и будущая царица. Видишь, разумей, каков человеческий разум. Разумный человек не одну душу свою спасает, но и людей многие. Видим в России великое нестроение и необозримые пакости от нечестивых, а наследника не имеем, да надо тебе сына родить. Поди ко мне, Иринушка, сядь поближе сюда, не робей! (Ирина подходит.) Сядь на постель ко мне, ведь добр я к тебе?

Ирина: Добр, государь. То скажи-ка, за твою царскую милость готова чинить все по твоей воле.

Иван: Хоть и долго я хвораю, плоть моя не обленилась, уды не ослабли. Сделаю утеху молодости твоей, потому твоему естеству утеха будет. (Берет ее за руку.)

Ирина: Государь-батюшка, позволь мне уйти! (Пытается забрать руку.)

Иван: Нет уж, хочу иметь с тобой обязательно любовь, и почнем, моя милая, тут, на лебединой перине, да в изголовье соболиное одеяло. (Смеется.) А скажешь потом: меня милый любит и жалует и дрочит почасту. (Валит Ирину на постель.)

Ирина: Пусти меня, государь-батюшка! (Плачет.)

Иван (тяжело дыша): Нет уж, что ж ты, в распалении в преступление впадаешь лишь с молодым отроком? Я – старый муж, не с тобой, мыслишь, со старым мужем с вонючею душою не хочешь. Так мыслишь? (Разрывает на Ирине платье.)

Ирина (плачет): Пусти, государь, пусти, государь, пришла я к тебе, государю болящему, с утешением. Ты ж, государь, иного желаешь!

Иван (тяжело дыша): Того и желаю, утешь меня! (Наваливается на Ирину, она плачет и кричит.) Родион, пой громогласные песни, чтобы им крику от нее не слышно было.

Родион (громко поет): Ах, ты моя боярыня, ах, ты моя государыня, ты моя красавица, пьяна напиваешься. Ты пила квас да пила чай, пришел милый невзначай.

Иван (тяжело дыша): Я тебе безделицу учиню. Ах, ты хороша! Жалею, что прежде не растлил твое девство.

Ирина: Пусти меня, государь, жена я царевича Федора! То грех велик, государь! Молю тебя, государь, куда ж мне скрыться после сего греха будет? Пострижной в девичий монастырь али в смертное место? Пусти, государь! Господи, помоги! (Хватает царя Ивана за бороду, вырывается и убегает.)

Иван (тяжело дыша): Ах, злое жидовское твое сердце женское!

Родион (поет): Ах, ты моя боярыня, ах, ты моя сударыня.

Иван: Замолкни, лихая понурая свинья! (Бросает чашку в голову Родиону.) Бельский!

Бельский (торопливо входит): Что стряслось, государь милостивый?

Иван (сердито): В нужник меня несите! (Кашляет, тяжело дыша.)…

Речевым памятником иного рода является пьеса "Бердичев", в которой многие герои, бердичевские евреи, говорят на не всегда правильном русском (еще со следами родного идиша), как, например, в сцене свадьбы, происходящей в 1946 году. В этой сцене изображены родные Горенштейна: его дядя Сумер и тетки Рахиль и Злота.

Сумер: В 23-м году я имел свой магазин, как поворачивают на Житомирскую, на углу. Как заходят в переулок, сразу стоит дом. Так было раскулачивание. Так пришли босые шкуцем. Босые жлоба из села, и один говорит другому: это твой размер, Иван, – одевай. А это твой, Степан, – одевай. А это твой, Мыкыта. У меня висели в магазине хорошие кожаные куртки, так они все надели на себя.

Рахиль: Ай, Сумер, ты еще не изжил психика капиталиста. Но советская власть ведь дала тебе работу. Ты заведующий в артель. Правильно я говорю, Пынчик? Вот Пынчик при советской власти сделался большой человек, майор. Он живет в Риге. А кем был его отец до революции? Бедняк. Ты, Сумер, помнишь, что в двадцать третьем году содержал магазин от вещи, но ты не помнишь, как наша мама лышулэм, покойная мама поставила сколько раз в печку горшки с водой, потому что варить ей было нечего, и было стыдно перед соседями, что ей нечего варить. Так что ставила горшки с водой, чтобы соседи думали, что у нас что-то варится.

Злота: Таки до революции были бедные и были богатые.

Сумер: А при советской власти разве нет бедных и богатых? (Смеется.) Я одно знаю, что в 23-м году меня хорошо поломали. Пришли босые жлоба.

Рахиль: Сумер, если ты так будешь говорить, Макар Евгеньевич подумает, что ты большой контрреволюционер. Что ты враг народа. Тебе надо горе.

Но и в "Бердичеве" мы имеем дело не с буквальным воспроизведением речи теток Горенштейна, а с мастерской стилизацией, потому что в действительности тетки, говоря между собой, конечно же, просто переходили на родной идиш. Удавшуюся попытку стилизации под "книгу книг", Библию, мы встречаем в романе "Псалом".

На смертном одре своем Иаков, зачинатель Израиля, сообщил каждому из двенадцати сыновей своих его будущее, чтоб не было у сыновей любопытства к своей судьбе и все силы свои они отдали лишь на исполнение Завета. Четвертому сыну Иуде он сказал:

– Иуда! Тебя восхвалят братья твои. Твоя рука на хребте врагов твоих. Поклонятся тебе сыны отца твоего. Молодой лев Иуда, с добычи сын мой поднимается. Преклонился он, лег, как лев и как львица, кто поднимет его? Не отойдет скипетр от Иуды и законодатель от чресел его, доколе не придет Примиритель и Ему покорность народов…

Шестому сыну своему Дану он сказал:

– Дан будет судить народ свой, как одно из колен Израиля. Дан будет змеем на дороге, Аспидом на пути, уязвляющим ногу коня, так что всадник его упадет назад…

От полноты силы и похода льва родился Мессия-Христос, от Аспида, змеи, заменявшей древним палачам и самоубийцам орудие смерти, родился Антимессия-Антихрист. И в великий день Благословения и Проклятия, когда Моисей из колена Левия учил народ любить Бога и страшиться злословия, они стояли порознь. Колено Иудино на горе Благословения Геризим, колено Даново на горе Проклятия – Гевал…

И Горенштейн не боится сравнений, в романе много подлинных цитат из Библии. Библия и была одним из главных образцов и канонов литературы для Горенштейна, мегастиль и метод которого вполне можно назвать библейским реализмом.

Читайте также: