Сломала бы тебе шею

…они говорят о том, кем ты не являешься.

Вот ведь… выспался. Аккурат к часу ночи.)
Сидел на подоконнике, слушал музыку, и опять и снова наткнулся на американскую группу в лучшем смысле этого слова — 3 doors down. Парни всегда со мной были, сколько себя помню — уж точно в возрасте была всего одна цифра, когда я с ними познакомился. Это именно тот случай, когда все три составляющие (музыка, смысловая нагрузка\оформление слов и исполнение) на высочайшем уровне. В их песнях есть поэзия!
Июнь, ночь, чай, любимая музыка — не хватает только руля и дороги в… в… да, собственно, без разницы, куда.
Ну и, под влиянием совокупности составляющих, вспомнился мне забавный эпизод из жизни) Когда-то и я писал стишки.

Не умею тебя ненавидеть,
Не умею тебя презирать,
Только стоит тебя вдруг увидеть,
Хочется от бессилья орать.

Не хочу тебя знать, тебя помнить.
Не могу, в то же время, забыть.
Наконец пусть ответит мне кто-нибудь,
Зачем сумел я тебя полюбить?

Зачем открыл я тебе своё сердце,
Ведь в итоге остался ни с чем.
Зачем пытался тобой я согреться,
Зачем раскрылся тебе я, зачем…

Зачем пустил я тебя к себе в душу,
Ведь ты сожгла всё, что было, до тла.
И раз тебе никогда не был нужен
За что ты сделала мне столько зла?

Ты ведь играла, играла мной, сука,
В кулак пряча ехидный смешок,
Ты, паскуда, спасалась от скуки,
Стирая чувства мои в порошок!

Тебе нравилось делать мне больно,
Кормить ворохом ложных надежд
И держать мою душу в неволе,
Без просвета, еды и одежд.

Ты рвала моё сердце когтями,
Выпивая кипящую кровь,
И, сковав ледяными цепями,
Ты вонзалась в него вновь и вновь.

Вытирала об душу мне ноги,
Пританцовывая и веселясь,
И, оставив её у дороги,
Ты ушла, беззаботно смеясь…

Ты меня каждый день убивала,
И топила нещадно во лжи.
Жаль, что жизненных сил уже мало,
А то я бы тебя задушил

И сломал лебединую шею,
И вспорол бы упругий живот,
От прикосновений пьянея…
Уж поверь, наступи мой черёд —

Я б содрал с тебя нежную кожу
И пустил бы на нитки, мой друг.
Дал б с ноги тебе прямо по роже,
Твою кровь бы разбрызгал вокруг,

Запихал бы в багажник Омеги
И полил бы бензином её.
Ночью, в поле, средь ветра и снега,
Сжёг любовь бы свою я огнём…

Я бы встал и всё в точности сделал,
Но подняться я так и не смог.
Ты, как прежде, меня одолела…
Я по-прежнему у твоих ног…

Вот я вижу тебя – чахнут силы,
И по капле стекает вниз кровь,
Что иссякла почти и остыла…
Да за что мне такую любовь?!

И истерзано сердце забилось,
И вся в ранах рыдает душа
Всё о том, что у нас не сложилось,
И о том, как же ты хороша…

У меня нет обиды и злобы,
Как ты, дура, привыкла считать.
Я вообще не такой туполобый,
Как ты любишь меня называть,

Да и в жизни вообще-то порядок –
Интересы, машина, друзья,
Подработка, что дарит достаток,
И своя скоро будет семья.

И с другой счастлив я абсолютно,
И во всём тебя лучше она;
Ей со мной и тепло, и уютно,
С ней моя жизнь лишь в светлых тонах.

Я люблю её и уважаю,
И, наверно, сильней, чем тебя.
И она это ценит и знает,
Свою верность взаимно храня.

Вот одна беда – плохо мне спится,
Всё мне думается об одном.
Да и сплю даже если, то снится,
Что у нас с тобой счастье и дом,

Что у нас с тобой дети. (И внуки!)
Мол, семейная жизнь бьёт ключом.
Нет и не было дикой разлуки,
От которой теперь всё вверх дном.

И то лето другим совсем было –
Безмятежным и тихим, как тень…
Впрочем, ладно. Ты ведь позабыла
Обо мне уж на следующий день.

Нет? Не прав? Да ну, забей, полно.
Да и, в общем, забудь. Ни о чём.
Ты и так мной сыта ведь по горло,
А я – так, поболтать перед сном.

Просто знаешь, мне всё-таки грустно,
Вспоминая о всём, чём мечтал…
Как вдруг стало мучительно пусто,
И как я без тебя умирал…

А мечтал я твою держать руку,
И не отпускать никогда.
В этой сладкой, божественной муке
Идти с тобой сквозь года.

А мечтал я тобой наслаждаться,
Вдыхать снежных волос аромат
И в объятьях твоих растворяться.
О, как счастлив я был бы и рад!

А мечтал я твою ласкать кожу,
Целовать твой божественный шёлк,
Твои губы своими тревожить
Бесконечно хотел бы и мог.

А мечтал я с тобой встречать осень,
В листопаде вдвоём утопать,
И, гуляя меж елей и сосен,
Свежесть леса и неба вдыхать.

И на крыше, встречая рассветы,
Восхищённо любуясь тобой,
Стуком твоего сердца согретый
Упивался бы тем, что я – твой.

Я мечтал спать с тобою в обнимку
Греть дыханьем тебя до весны.
А весной, в ранней утренней дымке,
Под дыханье твоё видеть сны.

Я мечтал эту жизнь сплесть с тобою
В одну целую, полную жизнь.
Обвенчать нас одною судьбой —
Ты и я, и две наши души.

Я нуждался в тебе бесконечно.
Я боролся за нас из всех своих сил.
И остаться с тобою навечно
У Небес разрешенья просил…

Что имеем? Душа на помойке,
Тобой порванная пополам.
Сердце – средь санитаров, на койке
И разбито тобой же, и в хлам.

О тебе всё мне напоминает,
И не знаю я, как с этим жить.
И порою желанье бывает
На груди в гробу руки сложить.

Мы с тобой порознь, словно волки,
Видно, нет уж дороги назад.
Ни любви, ни тепла – лишь осколки…
И твоей родни вслед гневный взгляд,

И подруг твоих глупых презренье —
Пусть считают меня, кем хотят,
Пусть хоть в этом черпнут вдохновенья
И в мозгах тупых свято хранят.

А могли ведь любить и встречаться,
А случилось – почти что враги.
И взамест того, чтоб возвращаться,
Мы всё ждём, когда стихнут шаги.

Ты убила во мне в любовь веру
И на память оставила боль,
Что кругами гуляет по венам…
Ты за что так жестоко со мной?

Ты моей стала главной потерей,
Я — возглавил твой список побед.
Тебе стало ещё веселее,
Жаль, смеяться мне повода нет.

Ты считаешь, я сам всё придумал?
Что я сам себя так накрутил?
Просто так чтоб наделать тут шума
На тебя я наговорил?

Хочешь знать, что не даст мне покоя?
И хоть вряд ли ты этого ждёшь,
Я скажу. Меня держит в неволе
И покоя не даст твоя ложь.

Да, она. Та, что душу сжигала,
Что страшна и смертельна, как яд.
Не имеет конца и начала,
Ни дороги вперёд, ни назад.

Да, она. Бесконечно жестока,
Бесконечно труслива, подла,
Преисполнена грехом, пороком,
Словно воплощение Зла.

Да, она. Беспощадна, цинична.
И безжалостна, как сама Смерть,
И при этом так реалистична,
Что, раскрыв, я хотел умереть.

Это всё, что мне ты подарила
На моё к тебе чувство в ответ.
Это то, чем мне душу убила
За желанье дарить тебе Свет…

Все слова твои, каждое слово —
Беспробудная, наглая ложь.
Говорю я – и знаем мы оба,
Что в ответ ты мне снова солжёшь.

Ты пойми, что мне думать так больно,
И гораздо больней верить в это.
Каждый раз тебе верю невольно,
Только вновь и опять без просвета…

Вспомни, как я хотел отступиться,
И навеки разрушить мосты,
Но кричала, в истерике билась
И противилась этому ты,

Говорила, что я тебе нужен,
Что тебе, мол, меня не хватает.
Что иначе в душе метель, стужа,
А со мной душа птицей летает,

Будто бы занял я половину
В твоём времени, в твоей судьбе,
Будто бы изгонял я кручину,
Будто бы не чужой я тебе,

И ни разу мне не позвонила.
Всё отмазки – дела да дела.
Раньше время ты мне находила,
А сейчас, видать, всё, отцвела.

Согласись – даже не вспоминала,
Ни специально, ни просто так, вдруг.
Ты к чертям про себя меня слала —
Замечательный я тебе друг!

Твоя правда на этом иссякла,
Как забытый дождями ручей.
Испарилась, исчезла, размякла
Правда слов твоих, фраз и речей.

Тебе скучно, играть продолжаешь,
Жажду эту тебе не унять.
О себе вновь ты напоминаешь,
Чтобы, позже, исчезнуть опять.

Как суметь обрести мне свободу?
Как лечиться мне? Как мне забыть?
Как случилось, что вот уж два года
Без тебя не умею я жить?

Я горю изнутри, словно факел,
Как гореть может только напалм.
Я горю в глубине и во мраке,
Обратив взгляд наверх, к Небесам…

Как на город спускается вечер,
Я в Оплот Святой Веры топчу,
Я дрожащей рукой ставлю свечи
И Святым твоё имя шепчу.

Мне не нужно просить у них много,
Да я многого и не прошу —
Лишь бы стала полегче дорога,
По которой я крест свой ношу.

В той молитве, второй её части,
Я молюсь за улыбку твою,
Чтобы ты обрела своё Счастье
Я Святых с чистым сердцем молю.

Наконец, умоляю я Бога,
Раз быть вместе судьбой не дано —
Пусть останется боль за порогом,
И то чувство…пусть сдохнет оно!

Чтобы утром я этим проснулся,
И не помнил уже ничего,
И в нормальную жизнь окунулся
С благословенья Его!

Но вот утро стучится в оконце
Шелестит опять ветер листвой.
Как вчера, поднимается солнце,
Возвращается вместе с тобой…

И во мне умирает вновь вера
В свои силы, и в силу Небес.
Снова в воздухе пахнет горелым,
Равно как и покой вновь исчез.

Снова мир станет чёрным и белым,
Каждый день — словно замкнутый круг.
С каждым разом всё меньше сил верить,
Что сей бред может кончиться вдруг.

Но пока ещё тлеет живое
Средь артерий, сосудов и вен,
Я прошу об одном – верни волю,
Дай сил выбраться из этих стен!

Раз уж мы Небесам не угодны,
Раз с тобой не дано быть судьбой –
Дай мне шанс от тебя стать свободным,
И душе обрести вновь покой!

Прекрати мне намеренно сниться,
Приходить в эротических снах,
Сексуальным желаньем крутиться
В от тебя подуставших мозгах,

Прекрати волновать ритм сердца,
И сводить регулярно с ума
Так, что попросту некуда деться —
Я наелся всем этим сполна!

Прекрати заниматься обманом,
Прекрати в это верить сама.
Прекрати приходить в сны — кошмаром,
Отраженьем — в мои зеркала,

Прекрати мне насиловать душу.
Стать здоровым мне вновь помоги,
Дай же сил мне тьму эту разрушить!
Не иссякла бы крепость руки…

И тогда б сердце вновь застучало,
И душа снова стала б светла.
Только ты торопись – совсем мало
Во мне стало уж жизни тепла.

P.S. Да, ещё. Я тебе благодарен,
За болезнь, что мне не даёт спать,
И за грех, что тобой был подарен,
За то чувство, что не обуздать,

Я тебе благодарен за раны,
За желания и за мечты,
За приятные мысли и планы,
Ведь была в них одна только ты.

Я тебе благодарен за время,
За минуты, секунды, часы,
За нелёгкое, томное бремя
В ожидании твоей красы.

Благодарен я за вдохновенье,
За все рифмы в бессонных ночах,
За миг каждый и за мгновенья
Что зависли на струнах в мечтах.

Я тебе благодарен за чувство,
Я тебе благодарен за боль,
За всю глупость и за безумства —
Ведь я понял вдруг, что я живой!

Пусть была та боль невыносимой,
Пусть её не забыть мне вовек,
Ты внушила, используя силу,
Что живой я, что я — человек!

Я внимательней стал к близким людям,
Я ценить научился друзей.
И всегда во мне знание будет
Что беречь надо в жизни своей.

Ладно, хватит уже монологов,
Полно память уже потрошить.
Разойдутся здесь наши дороги,
Только нам с тобой впредь с этим жить.

Много слов уж сознанье явило,
Ну зато все от сердца, с душой.

…Что ж до лжи, что ты мне подарила —
Да и пусть, как-нибудь. Бог с тобой.
(июнь 2011 — январь 2013)

Ох уж эти этапы взросления! Сейчас, с высоты тридцати, когда память потупилась, всё это кажется смешным недоразумением и скорее умиляет. В конце концов, на то оно и взросление, на то он и жизненный опыт. Ошибаться порой необходимо для прощупывания пути)
И да, начало никуда не годится, сам знаю. Но это уже история = ))) Да и прозу с тех пор как-то куда больше люблю.
И спасибо Бреду, Тодду, Крису, Грегу, Мэтту (покойся с миром) за по-настоящему хорошую музыку, которая западает в душу и остаётся со мной, куда бы я ни шёл.

Рома не может ни ходить, ни сидеть, ни двигаться. Два года назад он получил серьезную позвоночно-спинномозговую травму. У 18-летнего юноши появилась чувствительность в руках и ногах, ему нужна серьезная реабилитация. Откладывать ее нельзя, организм Ромы слабеет. Но курс стоит дорого, а его мама и бабушка не в силах его оплатить.

— Господи, Ромка, вставай же скорее! Мы без тебя как без рук! И в огороде работа есть, и в свинарнике надо почистить, и в магазин за продуктами сходить. Смотри, сколько дел!

— Мам, мне бы так хотелось для начала сесть — устал лежать. И чтобы руки заработали. Хотя бы правая. Начну себя обслуживать, вам не надо будет со мной возиться. А то вы с бабулей меня все таскаете, таскаете. Я же тяжелый какой! А у бабули, вон, ноги больные и спина.

— Придет время — ты будешь нас на руках таскать.

— Да я вас цветами закидаю, памятник вам поставлю! Если бы не вы… Мне бы сесть только…

И говорит — когда с сыном случилась беда, он только окончил девять классов, собирался учиться дальше и мечтал станцевать на выпускном.

— Представьте, был пацан 16-летний: высокий, широкоплечий – красавец. По характеру – добрый, веселый, компанейский. Не пил, не курил… И вдруг раз — все резко изменилось. Просыпается однажды, а в горле трубка, сам дышать не может, говорить. Руки, ноги не двигаются. Все болит. Страшно, — умолкает она.

До 1 сентября, когда Рома должен был пойти в 10-й класс, оставалось всего три недели. У друга семьи был юбилей. Решили отметить его на базе отдыха — недалеко от поселка Коченево. Было жарко. Роме захотелось искупаться.

Понял, что ударился головой, но не понял, почему всплыть не может.

Врачи говорили, что еще полшага — и анорексия

В 8 утра Марина и ее близкие были уже в Новосибирске. Рому только прооперировали: скрепили сломанные шейные позвонки титановой пластиной.

Месяц Рома провел в реанимации, потом его перевели в травматологию. Из-за трахеостомы, трубки в горле, которую ему поставили сразу после операции на позвоночнике, он не мог говорить. Родным приходилось записывать его полухрип-полушепот, чтобы понять, что он хочет сказать.

Рома чувствовал свою беспомощность, видел, что не может пошевелить ни рукой, ни ногой, и стал уходить в себя. Отказывался от еды. С 80 килограммов он похудел до 50.

Психолог советовала не трогать его. Сам справится, — вспоминает его мама.

И Рома справился. Стал просить еду. Через три месяца его стали учить дышать без трубки.

С каждым днем организм Ромы слабеет, тело костенеет — нужна реабилитация

Рома и сейчас — спустя почти два года после травмы — не может ничего делать сам. Тело сковано. Руки прижаты к груди, ноги согнуты в коленях и не разгибаются. Но чувствительность в конечностях, грудной клетке есть, а значит, есть и шанс на восстановление.

К сожалению, в поселке, где живет Рома, реабилитации нет. А бесплатного курса по ОМС в специализированном центре под Новосибирском оказалось недостаточно.

— С каждым днем организм Ромы слабеет, тело костенеет. Дома мы с ним какие-то упражнения делаем, конечно. Но я же не специалист. Боюсь навредить, сломать что-то. Поликлиника нам не предоставила ни массажиста, ни специалиста ЛФК. А новосибирские врачи сказали, что, если конечности не разработать, придется их ломать. А если не ломать — будет Ромка скрюченным всю жизнь. Сын столько перенес, и опять что-то ломать?!

Роме выделили две инвалидные коляски — домашнюю и прогулочную, и специальный столик для кормления. Только сидеть Рома сам не может. Маме и бабушке его приходится держать.

— Сыну очень нужна хорошая реабилитация. Сейчас еще коронавирус палки в колеса ставит. Но время-то против нас работает. Нужно что-то делать! — говорит Марина.

Помочь Роме готовы в реабилитационном центре в Подмосковье. Он научится самостоятельно сидеть, разработает руки и ноги.

Но курс реабилитации платный и дорогой. Марина работает воспитателем в детском саду, сына с шести лет воспитывала одна. Помогите Роме!

Дело было вечером. На улице -23 градуса и легкий бодрящий до самых костей ветерок. Смотрю на часы: что-то около 23 часов. Самое время покататься на лыжах!

Тепло одеваться не стал, что тут одеваться-то? Всего собираюсь по каналу туда-сюда, километров 6, не больше. Натянул термуху, на нее флиску, на нее – ветровку. И в путь.

Пока дошел до Советской, понял, что, наверное, оделся легковато. Минус 23 градуса забирались под одежду и разгоняли мой комфорт к чертям. Но возвращаться теперь уж влом, поэтому я героически продолжил путь к речке.

Вот и лыжня. Накатанная. Скольжение – отличное. И я начинаю свой путь в сторону ЦПКиО. Мчусь как ветер. Брови и ресницы примерзают к балаклаве, из глаз свисают сосульки – красота! Зато какой стимул сильнее двигаться, тепло добывать!

Ко второй половине прогулки мне уже было не то, что не холодно, а даже и жарковато. И, если вы думаете, что я споткнулся и свернул себе шею, то вы глубоко заблуждаетесь, наоборот, я чувствовал себя великолепно, силища так и перла, каждый толчок палками выносил меня вперед метров на 20.

Возвращаясь домой я уже был словно другой человек. Где тот холод, что заползал под куртку? Где ветер?

Пока не развеялось выработанное тепло, и пока организм снова не перешел в состояние домашнего саспенда, я быстренько скинул одежды и побежал пугать голой жопой и другими частями тела жителей окрестных многоэтажек, которые в силу неких странных обстоятельств могли в первом часу ночи смотреть из окон в наш огород.

Снежок был мягкий, рассыпчатый – самое то, чтобы в нем плескаться и закапываться с головой. В общем, чувствуя, что я, как минимум, супермен, возвращаюсь домой, включаю воду в ванной и решаю закончить комплекс спортивно-оздоровительных мероприятий водными процедурами.

Парился я долго. Потому что волна холода, возникающая, как правило, после прихода с лыж, если вовремя не переодеться, сложилась с волной от купания в снегу, так что заставить себя вылезти из-под горячих струй я никак не мог решиться.

Собственно, тот самый момент:

И вот стою это я под душем и чувствую небольшую зажатость в шейном отделе позвоночника. Бывает такое. И очень хорошо оно проходит, если с усилием понаклонять голову руками туда-сюда. По крайней мере, всегда раньше так было. А тут – то ли потому, что я был сильно распаренный, то ли после перепадов температуры еще не начал ощущать себя в полной мере…

Короче, нажал я слегка на голову сбоку и ХРЯСЬ! В грудном отделе позвоночника – резкая боль. Ну, относительно резкая. После перепадов температур ощущение боли заметно притупляется, поэтому я не особо испугался. Ну, подумаешь, бывает иногда. Чай возраст уж, остеохондроз иногда прихватывает, но это ж все фигня.

А вот, оказалось, что не фигня, потому что, выйдя из ванны и остыв до нормальной температуры, я начал понимать, что любой наклон головы приводит к возникновению резкой боли, причем, сильный дискомфорт ощущается даже при неподвижном сидении со взглядом, устремленным в монитор.

Попытавшись лечь в кровать, я понял, что дело мое, вообще, труба. Потому что голову мне приходилось держать руками, укладывание на подушку превратилось в мучительную процедуру, а каждая смена позы, как-то поворот с левого бока на правый, происходила мееедленнно-меееедленно, осторожно-осторожно, при помощи рук, с подсовыванием подушки и занимала, как минимум, минуту.

Провалявшись в кровати, боясь сменить лишний раз позу, до 8 утра я встал и отправился в травмпункт. Помня, какая там прошлый раз была очередь, запасся термосом с чаем и книжкой.

В травмпункте, на счастье, народа не было. Видимо, даже граждане, вывихнувшие себе с пятницы на субботу пальцы, разбившие по пьяни лбы и подвернувшие на льду лодыжки, решили не выходить из дома при таком морозе. А те, что в районах, не смогли завести замерзшие машины.

Хватанув годовой дозняк на 4 рентгеновских снимках, я узнал, что всё у меня, оказывается хорошо: позвонки целые, стоят все на местах, а если что болит – то это само пройдет, мажьте противовоспалительным и пейте по необходимости обезболивающее. Диагноз мне поставили – растяжение связок.

И вот с тех пор я хожу аки робокоп и Дюк Нюкем, поворачиваясь всем корпусом, не наклоняя голову ни вперед, ни назад, и ни в коем случае не оглядываясь.

Частично вернула мне способность что-то делать таблетка анальгина.

А имеет ли это какое-то отношение к Иоасафу Люциферову – остается для нас загадкой…

Ах, да, еще один момент… Я же когда-то уже писал, что стоит мне застраховаться от несчастного случая, как он, этот случай, не заставляет себя долго ждать. Так вот. Я ж ведь застраховался! Еще осенью, когда собирался ехать волонтером. Было такое требование к кандидатам. Волонтером я не поехал, а страховка осталась. Вот тоже почва для размышлений. В понедельник пойду брать выписки для Росгосстраха. Быть может, в этот раз мне-таки удастся что-то с них стрясти, а не как тогда.

О странно-пугающей статистике моих страховок давным-давно было написано здесь, почитайте, ужаснитесь.

Чудо анальгина

Так вот, уже не в первый раз натыкаюсь на проявление долговременного эффекта от применения обезболивающего, которое, по идее, действует не так долго.

Еще раз ситуация: вернувшись из травмпункта я не мог найти себе места, и, в конце концов с дикими матами кое-как уложил себя в кровать, где мне-таки удалось принять относително безболезненную позу и заснуть. Провалялся я до 4 дня, встал, поняв, что нифига мне не полегчало. Даже, возможно, стало хуже.

Пытаясь занять себя какими-то бытовыми делами и попытками сделать что-то на компьютере, промучался часов до 7-8.

Нет, так жить нельзя, т.к. невозможно даже фильм посмотреть — для этого же надо голову держать!

И вот именно тогда я вспомнил, что есть на свете обезболивающие средства. Доктор, кстати, указал в рекомендациях кеторол, но он у нас в ампулах, поэтому, побоявшись, что тетушка скосит иглу при уколе и я стану неспособен еще и сидеть, я решился на пероральное применение анальгина.

А на счет анальгина еще много лет назад было замечено странное. Это одно из лекарств (причем, лекарством-то его можно назвать весьма условно), которое всегда помогало мне безотказно. Вплоть до того, что после употребления таблетки при температуре, горле и раскалывающейся голове я на утро просыпался абсолютно здоровым.

Вот и теперь. Когда писалась первая половина поста, анальгин еще не полностью подействовал. В общем, я эффекта от него почти не ощутил. Однако, стоило мне пойти спать и уже мысленно готовиться к экзекуции с расположением на подушке головы, эффект проявился! Я улегся совершенно спокойно! Более того, я теперь мог перевернуться с боку на бок хоть и не моментально, но гораздо быстрее, чем за минуту.

Но это не главное! Теперь оказалось вполне реальным найти безболезненную позу.

Казалось бы, эффект анальгина должен был пройти спустя уже более 15 часов с момента употребления. Но нет, сценарий с анальгином повторяется в точности: улучшение состояния закрепилось.

Из логических объяснений приходит на ум такое. Снизив боль, анальгин дал мне возможность чуть более активно двигаться и принимать позы, которые до него я принять не мог. Возможно, это поспособствовало разработке травмированного места и уменьшению неприятных ощущений в принципе.

В общем, пейте дети анальгин, будете здоровы!

– Не кричи - прошептал я. - Проснется Сашка, тоже тебя отымеет.

Я откинул покрывало и жадно смотрел на обнаженное, дрожащее тело. Одну руку я положил на небольшую упругую грудь и стал гладить ее, сжимая и пощипывая. Мне пока хотелось просто посмотреть на голое тело Насти.

Послышался тихий всхлип и дрожащее, прерывающееся дыхание. Настя плакала. Я наклонился к ее лицу и стал целовать горячие, влажные губы. Раздвинув их языком, я впился в ее тесный, шершавый ротик и долго, больно, жестко целовал ее. Когда я оторвался от нее, Настя жадно вдохнула воздух, ее грудь приподнялась и снова стал ласкать ее. Я целовал нежное заплаканное личико, пробуя языком соленую влагу.

Я не хотел, чтобы она плакала. Мне жаль было немного Настю и я хотел доставить ей удовольствие.

– Тихо, малыш, - нежно прошептал я, - я не сделаю тебе больно.

Я посмотрел на ее заплаканное лицо и снова поцеловал губы, теперь аккуратно и медленно, лаская их языком. Я опустился чуть ниже и стал медленно целовать ее шею, подбородок, маленькие косточки на груди. Руками я ласкал маленькую упругую грудь. Я хотел ее ужасно, просто до боли, но я медлил, как мог.

Я провел рукой по плоскому животу и опустился ниже. Я целовал ее, мои руки были везде… Я раздвинул Насте ноги и коснулся ее клиторочка, прильнул губами к влажной промежности. Настя выгнула спину и запрокинула голову в ответ на мои ласки. Ее тело дрожало и изнывало от желания.

Я снял штаны вместе с трусами и навис над ней, почувствовав горячее неровное дыхание.

Просунув руку ей под спину, я прижал Настю к себе и стал медленно входить в нее. Она была возбуждена и я легко проник в ее узенькую дырочку. Снова ее молоденькая теснота обхватила мой ствол… Восхитительное ощущение!

Я стал двигаться в ней, руками гладя напряженное горячее тело, вдыхая фруктовый запах ее волос, целуя их.

Настя обняла меня одной рукой, но не отвечала на поцелуи. Глаза ее были закрыты, с полуоткрытых губ срывались тихие стоны.

Я стал двигаться все быстрее и быстрее, стараясь не быть резким и не причинить ей боль. Вдруг я почувствовал, как сжались мышцы внутри нее, Настя резко вскрикнула, ее ногти впились мне в спину.

Ощутив резкую тесноту внутри девочки, я понял, что сейчас кончу. Огромным усилием воли я сдерживал себя, продолжая находится в ней, наслаждался ее оргазмом. Настя выгнула шею, ее пальцы дрожали на моей спине, а на щеках выступил горячий румянец.

Потом я вышел из нее, и, дроча, кончил на простыню. Издав почти животный стон, я нагнулся над Настей, уперевшись локтями в кровать. Она, испытав первый в жизни оргазм, дрожала как в лихорадке и тяжело дышала. Я устало поцеловал влажные горячие губы и в изнеможении лег рядом.

В окно мягко падали лучи летнего утреннего солнца, в воздухе витал запах свежести влажной травы. Тихо и тепло и чисто.

Я быстро проснулся от янтарно-прозрачного света, в котором кружились, чуть переливаясь, пылинки. Рядом я почувствовал теплое слегка шершавое прикосновение. Ее голова лежала на моем плече, мягкие волосы, растрепавшиеся по подушке, слегка щекотали. Одной рукой Настя обнимала меня во сне.

Настя открыла свои темные, совершенно не сонные глаза и посмотрела прямо мне в лицо.

Я улыбнулся ей и притянул Настю к себе, близость ее стройного тела ударила мне в голову. Я поцеловал ее, аккуратно и медленно, как этой ночью, и запустил руку под одеяло.

Настя вдруг странно дернулась и уперлась мне в грудь ладонями.

– Что ты, - прошептал я, - тебе же понравилось… вчера.

Я снова прижал ее к своей груди, а руку просунул у нее между ног.

Настя посмотрела на меня страшными глазами, в них отразилась мука.

– Не надо, пожалуйста, - хрипло прошептала она и сглотнула, - мне так больно.

Я отпустил Настю и она отодвинулась, смотря испуганно и жалко.

– Внизу живота, - добавила она, - больно.

Я смотрел на нее долго, вглядываясь в ее лицо. Большие темные глаза смотрели грустно и тяжело. В них было все - и боль, и унижение, и поруганная растоптанная честь, и отвращение, и страх. В них было все, и оттого они казались взрослыми. И сгорбленное молодое тело оцепенело лежало рядом со мной, оскверненное, больное.

Я чувствовал прекрасную власть над ней, с удовольствием садиста насиловал ее, деля ее тело с другом. А сейчас мне было жаль Настю. Трезвый по-утреннему рассудок остро и резко вонзался в безмятежное ощущение. Мне было жаль ее.

Настя вся сжалась, по-видимому, боясь, что ее снова будут насиловать, несмотря на боль и мольбы.

Я верил Насте- все-таки вчера был ее первый раз, а мы с ней не церемонились.

– Успокойся, - сказал я девочке, - ничего не будет.

Настя уронила голову на подушку и закрыла глаза.

– Вы отвезете меня домой? - спросила она.

Я откинул одеяло и встал с кровати. Настя лежала неподвижно, смотря на меня сухими глазами.

Я наклонился к Насте, и, подняв ее на руки, понес в ванную. Легкое стройное тело, прислонившееся ко мне, возбуждало. Но я занес ее в душевую кабинку, опустил на влажный холодный пол и включил душ.

Вернувшись в комнату, я собрал одежду Насти и принес в ванную.

– Вот, - сказал я, - оденешься. Настя кивнула и я вышел.

После ванной девочка в кое-где разорванной смятой одежде выглядела слегка потрепанно, но, в целом, все также неплохо.

– Посиди пока, я сейчас, - сказал я и тоже пошел принять душ.

Я вышел из ванной в халате и, сняв его в комнате, стал одеваться у нее на глазах.

– Есть хочешь? - спросил я у Насти, натянув футболку.

Девочка покачала головой.

– Нет, - тихо сказала она через некоторое время, ее сухие бледные губы немного дрожали. Я начинал злиться.

– Хватит хандрить, Настя, - сказал я девушке, - сейчас отвезу тебя домой.

Я подошел к Насте и, уперев руки в подлокотники кресла, навис над ней.

– И вот еще что, - сказал я, доставая из кармана джинсов мобильник.

Девочка подняла на меня большие испуганные глаза, я почти чувствовал, как она внутри похолодела.

– Хоть слово скажешь родителям, - я открыл на телефоне пару голеньких фоток, - эти снимки будут на телефонах у всего города, - я показал ей.

Настя каким-то вялым оцепеневшим жестом протянула руку к мобильнику и взглянула. В глазах ее отразилась боль, смешанная со смертельной усталостью. Девушка с отвращением отдернула руку и откинулась на спинку кресла.

– Я никому не скажу, - прошептала Настя одними губами, закрыв глаза. По ее щеке тонко скользнула прозрачная слезинка, - отпустите меня домой.

– Ну вот и славно, - непринужденно сказал я, с облегчением понимая, что девочка действительно не проронит ни слова.

– Пойдем, позавтракаем, - взял я Настю за руку.

Девочка послушно пошла со мной на кухню.

Я сварганил нехитрый завтрак из пары бутербродов и покормил мою новоиспеченную женщину. Сам я был жутко голоден после восхитительного секса.

Через пару минут в комнату вошел только что проснувшийся Сашка. Морщась и щуря опухшие глаза он шатко прошел к рукомойнику.