Мой любовник скрипач он седой и горбатый

Add to friends
RSS

на красивом холме

Мемуары Александра Вертинского — это что-то.

***
Это было в 1930 году. Мы сидели в большом кафе в Черновицах (тогда еще принадлежавших Румынии). Этим городом заканчивалось мое гастрольное турне по Европе. В Румынии я оказался проездом, в последний раз, и утром я должен был улететь в Париж.

Мой старый приятель Петя Барац, с которым я проводил свой последний вечер, был человеком небольшого роста. Но при этом скромном росте у него была довольно большая лысая голова, что придавало ему сходство с колобком – каким его рисуют в детских книжках.

— Это даже не рост! – сказал о нем однажды какой-то шутник. – Это просто небольшая выпуклость!

Этой жестокой шуткой Петя был ранен в самое сердце и на всю жизнь. Еще в детстве, в Одессе, Петя был однажды приглашен в Европейский театр. Ему было тогда семь лет. Вместе со своей пятилетней сестренкой он исполнял какую-то рольку в одной из гауптмановских пьес. Его нарумянили, напудрили, завили волосы. На него надели что-то вроде хитона и твердо наказали говорить громко и отчетливо. В руки им обоим дали урну.

— Что у вас в руках, дети? – певучим "поставленным" голосом спрашивал их премьер-любовник, завитой под барана.

— Куфсынчик! – бодро отвечал Петя.

— В нем слезы нашей мамочки! – отчетливо и твердо докладывал он. Сердобольные одесские мамы заливались слезами. Вся Молдаванка ходила смотреть, как играют дети аптекаря, известного всему городу.

Петю задаривали подарками и осыпали поцелуями. Это и погубило его. Актера из него так и не вышло, но театральным администратором он стал, чтобы хоть таким образом удовлетворить свою любовь к театру.

В кафе зажгли электричество. Музыканты шумно настраивали инструменты и спорили, с чего начать.

— Вдарим по "Травиате"! – предлагал один.

— Лучше рванем "Сильву"! – возражал другой.

За отдельным маленьким столиком невдалеке от меня сидела уже немолодая красивая женщина, устало опустившая руки на колени. В ее позе было что-то обреченное. Она напряженно смотрела на входную дверь и вздрагивала от ее скрипов.

— Смотри – Владеско! – неожиданно прервав наше молчание, сказал Петя.

Я обернулся. В кафе входил толстый сияющий румын в светло-сером летнем костюме, с гвоздикой в петлице. На мизинце его правой руки сверкая большой желтый бриллиант, какие обыкновенно носят карточные шулера.

Он слащаво-любезно раскланивался с публикой, закатывая глаза и скаля свои цыганские зубы с золотыми пломбами. К своему уже заметному животу он нежно прижимал футляр со скрипкой. Он продвигался к эстраде.

— Какой это Владеско? – спросил я. – Тот, что играл в Вене?

Для начала оркестр сыграл марш. Владеско не участвовал в этом. Как солист, он стоял впереди оркестра самодовольный и презрительный и, манерничая, небрежно вертел в руках скрипку, точно разглядывая ее и не доверяя ей.

Наконец, после всех этих ужимочек, подходцев и примерок он снисходительно дотронулся смычком до струн.

Его скрипка то пела, то выла, как тяжело раненый зверь, то голосила пронзительно и звонко, тоскливо умирая на высоких тонах. И еще порою казалось, что какой-то плененный раб, сидя в неволе, мучительно и сладко поет, словно истязая самого себя воспоминаниями, песню своей несчастной родины.

— Изумительно! – не выдержал я.

Владеско принимали горячо и дружно. С разных концов зала публика выкрикивала названия любимых пьес, прося сыграть их. Официант уже нес музыканту на серебряном подносе посланную кем-то бутылку шампанского.

— А вот как человек, он настоящая скотина! – неожиданно сказал Петя.

— Расскажи мне о нем, – попросил я.

Петя неохотно заговорил.

— Видишь вон ту женщину, у эстрады? – спросил он, указывая ни столик, где сидела замеченная мной красивая дама. – Это его жена.

— Когда-то она была знаменитой актрисой. Сильвия Тоска! Ты слышал это имя? Весь мир знал ее. Это была звезда! И какая звезда! Ему до нее было как до неба!

— Теперь она бросила сцену! Из-за него, конечно. Он ревновал.

— И что же дальше?

— Дальше? Он бьет ее! Да еще при всех! По лицу! Когда пьян или не в духе.

— И никто не заступится?

— Нет! Кому охота вмешиваться в отношения мужа с женой?

— Ну знаешь, ты как хочешь, а я набью ему морду, если он это попробует сделать при мне, – возмутился я.

— И ничему это не поможет! Ведь она же его любит! Понимаешь, любит! Она для него всю жизнь свою поломала! Отказалась от сцены, имени, богатого мужа, успеха. Он забрал ее бриллианты, деньги, славу, покой душевный. И вот видишь, таскается за ним по всем кабакам мира! Сидит по ночам. ждет его!

Я молчал, взволнованный этим рассказом. Постепенно зал затих.

Как лунная голубая дорога, его мелодия властно влекла за собой и какой-то иной мир, мир высоких, невыразимо-прекрасных чувств, светлых и чистых, как слезы во сне.

Я не мог отвести глаз от него. Он играл весь собранный, вытянутый, как струна, до предела напряженный и словно оторвавшийся от земли. Пот градом катился с его лба. Огневые блики гнева, печали, боли и нежности сменялись на суровом лице. Обожженное творческим огнем, оно, было вдохновенно и прекрасно.

Он кончил. Буря аплодисментов была ответом. Опустив скрипку, с налитыми кровью глазами, ничего не видя, полуслепой, Владеско уходил с эстрады, даже не кланяясь. Равнодушно и нехотя он возвращался на землю.

Я оглянулся. Сильвия ждала его стоя. В ее огромных зрачках испуганной птицы отразился весь тот заколдованный мир, о котором пела скрипка. Точно опрокинутый в лесные озера таинственный ночной пес, залитый лунным светом. Серебряными ручейками из него катились слезы.

Владеско подошел к своему столу. Она протянула к нему руки, ничего не видя и не слыша. Сноп красных роз, присланный ей кем-то из поклонников, лежал на столе. Он сбросил его на пол и упал в кресло.

Большим шелковым платком Сильвия отирала пот с его лица. Постепенно оно принимало свое обычное выражение.

В голове у меня бешено крутились строчки.

Так родилась песня.

В день концерта у меня в отеле появился Петя Барац. Он был в Берлине проездом, направляясь в Дрезден. Мы разговорились.

— Знаешь, кто тут играет в Эден-Отеле? – неожиданно вспомнив, спросил он.

— Владеско. Помнишь, тот? Я слушал его вчера и сказал ему, между прочим, что ты написал о нем песню.

— Напрасно! – сухо заметил я. – Он не стоит песни!

— Он был страшно заинтригован, – продолжал Петя, словно не замечая моих слов, – и сказал, что сегодня обязательно будет на твоем концерте.

— Подожди же! – злорадно и весело подумал я. – Ты у меня еще потанцуешь!

Но я был сух. Ни улыбкой, ни поклоном не выражал ему никаких симпатий. Весь концерт я пел, стоя точно посреди эстрады, но когда дошел до последней песни и назвал ее, демонстративно резко перешел на правый конец эстрады и остановился прямо против его места в первом ряду. Аккомпаниатор сыграл вступление, я начал:

Ваш любовник скрипач. Он седой и горбатый,

Он вас дико ревнует, не любит и бьет.

Ваше сердце, как птица, летит и поет.

И когда вы, страдая от ласк хамоватых,

Тихо плачете где-то в углу, не дыша,

От которого кровью зальется душа!

Умирающей, нищей, больной и брюхатой,

Ненавидя его, презирая себя,

Исступленно, бессильно и больно любя!

Мои руки, повторявшие движения пальцев скрипача, упали. В каком-то внезапном озарении я бросил наземь воображаемую скрипку и в бешенстве наступил на нее ногой.

Зал грохнул. Точно почувствовал, что это сейчас уже не концерт, а суд. публичная казнь, возмездие, от которого некуда деться. как на лобном месте.

Толпа неистовствовала. Стучали ногами. кричали. свистели. И ломились стеной к эстраде.

За кулисами артистическая комната была полна людей. Друзья, знакомые и незнакомые, актеры и актрисы, музыканты и журналисты заполняли ее.

Я едва успел опуститься в кресло, как в дверях показалась фигура Владеско. Он шел на меня вслепую, ничего не видя вокруг, разъяренным медведем, наступая на ноги окружающим и расталкивая публику. Все замерли. "Сейчас будет что-то ужасное!" – мелькнуло у меня. Я встал.

Одну минуту мы стояли друг против друга, как два зверя, приготовившихся к смертельной схватке. Он смотрел мне в лицо широко открытыми глазами, белыми от ярости, и тяжело дышал. Это длилось всего несколько секунд. Потом. Что-то дрогнуло в нем. Гримаса боли сверху донизу прорезала его лицо.

— Вы. убили меня! Убили. – бормотал он, задыхаясь.

Руки его тряслись, губы дрожали. Его бешено колотила нервная дрожь.

— Я знаю. Я понял. Я. Но я не буду! Слышите? Не буду! —внезапно и отчаянно крикнул он.

Слезы ручьем текли из его глаз. Дико озираясь вокруг, он точно искал, чем бы поклясться.

— Плюньте мне в глаза! А? Слышите? Плюньте! Сейчас же! Мне будет легче!

И вдруг, точно сломившись, он упал в кресло и зарыдал.

публицистика (1207)
идеология (362)
политические деятели (1045)
предательство и предатели (791)
лабиринты истории (445)
актеры и актрисы голливуда (374)
"заклятые друзья" (354)
героизм (167)
культура (136)
революция в россии (96)
революционные деятели (24)
гражданская война (17)
анархизм (7)
загадки истории (58)
донбасс (35)
телевидение (14)
сказки (4)
в гостях у муслима магомаева (4)
великая отечественная (719)
герои (139)
партизаны и партизанская война (4)
великие композиторы (159)
великие певцы (72)
великие писатели и поэты россии (549)
великие художники (468)
города и страны (865)
декабристы (42)
дети (282)
доброта (68)
драматурги (18)
древняя русь (144)
жзл (183)
живопись (1267)
портреты (210)
акварели (105)
картины и иллюстрации (74)
история картин (72)
живопись и поэзия (85)
иллюстрации (82)
история создания картин (160)
картины великих художников (375)
животные (530)
забытые имена (519)
зарубежные актеры кино (173)
зарубежные актрисы кино (256)
зарубежные писатели и поэты (283)
звезды из прошлого (1287)
звезды сцены (852)
знаменитости (2307)
известные личности (1954)
интервью (250)
интересно (306)
интересные истории (1350)
интересные факты (8051)
искусство (235)
истории (1470)
истории любви (853)
истории создания фильма (42)
история монархов (568)
история песни (46)
история Европы (413)
история Крыма (59)
история России (2202)
либералы и оппозия (329)
"творческая интеллигенция" (165)
экономика (124)
история СССР (1182)
катастрофы (110)
киноактеры и киноактрисы (532)
кинозал (156)
композиторы (185)
котики и кошечки с котятами (944)
котоматрицы (337)
кошки в живописи (59)
кошки и фото (70)
кошки и юмор (285)
кумиры (804)
звезды голливуда (159)
любовь (194)
ЛЮДИ И СУДЬБЫ (4980)
мир балета (166)
история создания балета (6)
мир кино (2878)
интервью с актерами (64)
прототипы героев фильмов (36)
история создания фильма (439)
музыка из кинофильмов (122)
мультфильмы (96)
размышления о фильме (246)
рецензия на фильм (27)
экранизации (68)
мир театра (435)
мир цирка (29)
мифология (106)
мои рамочки (19)
мудрость (237)
музыка (1463)
авторы (295)
исполнители (269)
барды (48)
история создания опер (23)
джазовая музыка (48)
дирижеры (7)
история песни (240)
история создания (95)
классическая музыка (193)
поп-музыка (101)
ретро-музыка (507)
романсы (370)
танцевальная музыка (158)
образование (81)
отечественные актеры кино (799)
отечественные актрисы кино (573)
певицы (207)
певцы (263)
певцы и певицы бельканто (35)
политика (1377)
поэзия (346)
праздники (164)
притчи. (9)
психология (593)
Пушкиниана (228)
режиссеры (269)
религия (128)
русские писатели (133)
русские поэты (151)
русский язык (65)
грамматика (17)
садальский (146)
сатира (99)
сатирики (97)
собаки (119)
советские писатели (136)
советские поэты (135)
спорт (34)
СССР (64)
схемки (83)
танцовщицы (88)
танцоры (49)
танцы. танцевальные номера (53)
театр. театральные актеры и актрисы (452)
Украина (264)
фигурное катание (1)
фото (443)
художественная литература (407)
прототипы героев книг (30)
русские писатели (29)
русские поэты (38)
художники (524)
цветы (28)
цитаты (361)
афоризмы (72)
крылатые фразы (90)
чтобы помнили (1227)
актеры (98)
актрисы (69)
театральные актеры (47)
юбилеи и дни рождения (507)
юмор (590)
юмор в живописи (9)
юмористы (46)

Без заголовка Мой папа дрался, пил и сидел в тюрьме. Мама обрела с ним широкую психологическую пр.

Ведь Земля — это наша душа, Сапогами не вытоптать душу! .

Акварельная кисть, как чарующая кружевница, Нарисует узоры для новой и светлой мечты. Мл. б.

Пушкина после Пушкина Алексей Пищулин, автор и режиссер документального фильма, давшего наз.

— Смотри — Владеско! — неожиданно прервав наше молчание, сказал Петя.

Я обернулся. В кафе входил толстый сияющий румын в светло-сером летнем костюме, с гвоздикой в петлице. На мизинце его правой руки сверкал большой желтый бриллиант, какие обыкновенно носят карточные шулера.

— Какой это Владеско? — спросил я. — Тот, что играл в Вене?

Наконец, после всех этих ужимочек, подходцев и примерок он снисходительно дотронулся смычком до струн.

— Изумительно! — не выдержал я.

— А вот как человек, он настоящая скотина! — неожиданно сказал Петя.

— Расскажи мне о нем, — попросил я.

Петя неохотно заговорил.

— Видишь вон ту женщину, у эстрады? — спросил он, указывая ни столик, где сидела замеченная мной красивая дама. — Это его жена.

— Теперь она бросила сцену! Из-за него, конечно. Он ревновал.

— И что же дальше?

— Дальше? Он бьет ее! Да еще при всех! По лицу! Когда пьян или не в духе.

— И никто не заступится?

— Нет! Кому охота вмешиваться в отношения мужа с женой?

— Ну знаешь, ты как хочешь, а я набью ему морду, если он это попробует сделать при мне, — возмутился я.

Я молчал, взволнованный этим рассказом. Постепенно зал затих.

Большим шелковым платком Сильвия отирала пот с его лица. Постепенно оно принимало свое обычное выражение.

В голове у меня бешено крутились строчки.

Так родилась песня.

— Знаешь, кто тут играет в Эден-Отеле? — неожиданно вспомнив, спросил он.

— Владеско. Помнишь, тот? Я слушал его вчера и сказал ему, между прочим, что ты написал о нем песню.

— Напрасно! — сухо заметил я. — Он не стоит песни!

— Он был страшно заинтригован, — продолжал Петя, словно не замечая моих слов, — и сказал, что сегодня обязательно будет на твоем концерте.

— Подожди же! — злорадно и весело подумал я. — Ты у меня еще потанцуешь!

Я смотрел и пел, глядя в упор, то в его глаза, то в глаза Сильвии. Владеско слушал в смертельном испуге. Глаза его, казалось, готовы были выскочить из орбит. Он весь как-то съежился, почти вдавившись в глубь кресла.

Он вас скомкал, сломал, обокрал, обезличил.

Слова били, как пощечины. Он прятал лицо, отворачивался от них, пытался закрыться программкой, но они настигали его — жестокие и неуловимые, предназначенные только ему, усиленные моим гневом, темпераментом и силой интонаций.

Он стонал от ярости и боли, уже не владея собой, закрыв лицо руками. Я допевал песню:

Толпа неистовствовала. Стучали ногами. кричали. свистели. И ломились стеной к эстраде.

— Вы. убили меня! Убили. — бормотал он, задыхаясь.

Руки его тряслись, губы дрожали. Его бешено колотила нервная дрожь.

— Я знаю. Я понял. Я. Но я не буду! Слышите? Не буду! —внезапно и отчаянно крикнул он.

Слезы ручьем текли из его глаз. Дико озираясь вокруг, он точно искал, чем бы поклясться.

— Плюньте мне в глаза! А? Слышите? Плюньте! Сейчас же! Мне будет легче!

И вдруг, точно сломившись, он упал в кресло и зарыдал.

Ваш любовник — скрипач. Он седой и горбатый,
Он вас дико ревнует, не любит и бьет,
Но, когда он играет концерт Сарасате,
Ваше сердце, как птица, летит и поет.

И в усталом лице, и в манере держаться
Появилась у вас и небрежность и лень.
Разве можно так горько, так зло насмехаться,
Разве можно топтать каблуками сирень.

И когда вы, страдая от ласк хамоватых,
Тихо плачете где-то в углу, не дыша,
Он играет для вас свой концерт Сарасате,
От которого кровью зальется душа!

Безобразной, ненужной, больной и брюхатой,
Ненавидя его, презирая себя,
Вы прощаете все за концерт Сарасате,
Исступленно, безумно и больно любя.

Он альфонс по призванью. Он знает секреты
И умеет из женщины сделать зеро.
Но когда затоскуют его флажолеты,
Он божественный принц, он влюбленный Пьеро!

Он Вас скомкал, сломал, обокрал, обезличил.
Femme de luxe он сумел превратить в femme de chambre.
И давно уж не моден, давно неприличен
Ваш кротовый жакет с легким запахом амбр.

И в усталом лице, и в манере держаться
Появилась в Вас и небрежность, и лень.
Разве можно так горько, так зло насмехаться?
Разве можно топтать каблуками сирень.

И когда Вы, страдая от ласк хамоватых,
Тихо плачете где-то в углу, не дыша, -
Он играет для Вас свой "Концерт Сарасате",
От которого кровью зальется душа!

Безобразной, ненужной, больной и брюхатой,
Ненавидя его, презирая себя,
Вы прощаете все за "Концерт Сарасате",
Исступленно, безумно и больно любя.

Текст песни Концерт Сарасате от исполнителя Александр Вертинский представлен исключительно в ознакомительных целях для частного использования. Слова песни принадлежать их авторам.
Другие тексты песен исполнителя Александр Вертинский:

Я сегодня смеюсь над собой
Чужие города
Черный карлик
Ты Успокой Меня
Трефовый король
Только раз бывают в жизни встречи
То, что я должен сказать их светлой памя
Темнеет дорога
Танцовщица
Танго "Магнолия"
Сумасшедший шарманщик
Снежная колыбельная
Сероглазый король (слова А. Ахматовой)
Сероглазочка
Ракель Меллер
Принцесса Мален
Полукровка
Песенка о трех пажах
Песенка о моей жене
Пес Дуглас
Пей, моя девочка
Панихида хрустальная
Пани Ирена
Палестинское танго

Оловянное сердце
О моей собаке
Наши встречи
Над розовым морем
Минута На Пути
Маленький креольчик
Маленькая балерина
Мадам, уже падают листья
Любовнице
Личная песенка
Лиловый негр
Концерт Сарасате
Кокаинеточка
Китай
К Мысу Радости
Испано-Сюиза
Ирине строцци
Игуменья
Злые духи
За кулисами
Желтый Ангел
Дорогая пропажа
Дни бегут
Джиоконда

Показать все песни исполнителя Александр Вертинский

А знаете ли вы, что классическая музыка признана многими психологами, врачами и самими исполнителями в буквальном смысле чудодейственной. Сама по себе она не совершает чудеса, но она может самым благоприятным образом влиять на человека, растений и животных, на весь окружающий мир. И не важно, что в большинстве композиций классической музыки отсутствуют тексты песен, главное здесь - ее звучание, удачное сочетание нот и звуков.

Доказано, что классическая музыка благотворно влияет на нервную систему. Многие психологи прописывают своим пациентам слушать классическую музыку каждый день. Она не только успокаивает, но и вызывает положительные эмоции у человека. Классическую музыку даже с недавних пор стали использовать прогрессивных взглядов хирурги во время своих операций. Они прочувствовали на себе, что когда операция проводится под звуки классической музыки, все проходит как по маслу, а пациент в скорейшем времени реабилитируется и идет на поправку. Да, и во многих западных больницах в палатах больных играет классическая музыка. По словам врачей, она является усилителем медикаментозного лечения, так как своим звучанием настраивает на положительный лад людей, страдающих тем или иным заболеванием, внушает веру в выздоровление и в собственные силы справиться с болезнью. И все это не пустые слова - это результат проводимых неоднократно экспериментов.

К примеру, был произведен такой эксперимент - в две комнаты, одинаковые по размеру, температуре, влажности, степени освещения, поместили горшки с абсолютно одинаковыми цветами, и в каждой их них включили музыку - в одной классическую, а в другой - тяжелый рок. По истечении определенного времени эксперимент показал следующие результаты - в комнате с классической музыке цветы стали быстро прибавлять в росте, многие расцвели, все выглядели здоровыми, а в комнате с тяжелым роком цветы не только не выросли ни на сколько, а имели нездоровый вид, а многие даже зачахли. Чудодейственное влияние классической музыки на лицо. Однако этот эксперимент вовсе не говорит о том, что рок плох, и слушать его не следует, отнюдь - все люди разные, на кого-то и рок. И тексты песен роковых исполнителей действуют как чудесная сила.

Он Вас скомкал, сломал, обокрал, обезличил.
Femme de luxe он сумел превратить в femme de chambrc.
И давно уж не моден, давно неприличен
Ваш кротовый жакет с легким запахом амбр.

И в усталом лице, и в манере держаться
Появилась у Вас и небрежность, и лень.
Разве можно так горько, так зло насмехаться?
Разве можно топтать каблуками сирень.

Не заманишь меня на эстрадный концерт Не заманишь меня на эстрадный концерт, Ни на западный фильм о ковбоях: Матч финальный на первенство СССР — Нам сегодня болеть за обоих! Так прошу: не будите меня поутру —.

Фронтовой концерт Бой затих. Остыли пушки. Самолетов в небе нет. На березовой опушке Фронтовой идет концерт. Под березой обгорелой При погонах баянист… На полянку в блузке белой Вышла девушка-артист. Мнут платочек белы.

Первый концерт Я – рояль: Я сам себя приподнял, словно сад, на голой площади пустой ладони. Tutti: А ветки хлещутся и голосят, то голосуют ввысь, то мокрые висят, и капли падают… Рояль.

Концерт Дрогнули два-три листочка липок, Мы глаза смежили от жары, И вступили голосами скрипок В первую сонату комары. Самого взыскательного слуха Эти скрипачи не оскорбят, Внятно на виолончели муха Заиграла около.

Во-первых, он — твоя судьба Во-первых, он — твоя судьба, которую не выбирают, а во-вторых, не так уж плох таковский вариант судьбы, а в-третьих, солнышко блестит, и лес шумит, река играет, и что там думать.

Органный концерт Играл застенчивый старик, Приземистый, крепкоголовый. Я понял: искренность — не крик, Поэзия — не только слово. Я слушаю: в моей груди Шумят и клонятся колосья, Бормочут сосны и гудит Земли.

Обнищание Никогда ничего мы не забудем и жестокого времени ветер. Поздно нам, нельзя опомниться, люди, ведь давно в опасности дети. Видно, свою погибель жадно ищем, видно, будущее мы не видим, мы.

Восточный куст Не кошка, луч когтит сетчатку глаз, Которой мир, как этот куст, уловлен, Его зверино-шерстяной окрас Восточной чертовщиной обусловлен. Сирень пушистым выгнута хвостом, Сквозь шерсть ее просвечивает море, Песок закручен огненным.

За кулисами Вы стояли в театре, в углу, за кулисами, А за Вами, словами звеня, Парикмахер, суфлер и актеры с актрисами Потихоньку ругали меня. Кто-то злобно шипел: «Молодой, да удаленький. Вот кто.

Ты не шла Целый день хохотала сирень Фиолетово-розовым хохотом. Солнце жалило высохший день. Ты не шла (Может быть, этот вздох о том?) Ты не шла. Хохотала сирень, Удушая пылающим хохотом… Вдалеке у слепых.

Песня о белой сирени Дай мне радость нежного привета, Мне на кудри свой венок надень! — В день расцвета радостного лета Распускалась белая сирень. Ласк твоих хочу я без возврата! Знойно долгих в долгознойный.

Жизни, которой не надо Жизни, которой не надо, Но которая так хороша, Детски-доверчиво рада Каждая в мире душа. Чем же оправдана радость? Что же нам мудрость дает? Где непорочная сладость, Достойная горних высот? Смотрим.

Игра Совсем не плох и спуск с горы: Кто бури знал, тот мудрость ценит. Лишь одного мне жаль: игры… Ее и мудрость не заменит. Игра загадочней всего И бескорыстнее на свете.

Не выходят стихи. Ну и ладно. Забуду, покину Не выходят стихи. Ну и ладно. Забуду, покину Стол, чернильницу, сердце, решительно влезу в пиджак. Выйду в ночь, как в отставку, с презрением шляпу надвину, Саркастически толстые губы поджав. Мама.

Видения Словно кубики слова перебираю, Все они затерты и замызганы. Как назвать тебя и с кем сравнить — не знаю, Разве только с солнечными брызгами. Разве только с чайкою Камчатки, Разве.

Пять минут Бьет полдень! И чеканным шагом Наряд дворцовых егерей, Склонившись к золоченым шпагам, У королевских встал дверей. В заботах вечных о народе, Любовью. к подданным согрет, Его Величество проходит На пять.

Надрубленная сирень Проснулся хутор. Весенний гутор Ворвался в окна… Пробуждены, Запели — юны — У лиры струны, И распустилась сирень весны. Запахло сеном. И с зимним пленом Земля простилась… Но — что.

Читайте также: