Мне тифлис горбатый снится сазандарей стон звенит

Известный исследователь истории Тбилиси, писатель и журналист Владимир Головин рассказывает о поэте Осипе Мандельштаме, важнейшая часть жизни которого была связана с Грузией.

Владимир ГОЛОВИН

"Мне Тифлис горбатый снится/ Сазандарей стон звенит,/ На мосту народ толпится,/ Вся ковровая столица,/ А внизу Кура шумит!"… "Подновлены мелком или белком/ Фисташковые улицы-пролазы;/ Балкон-наклон-подкова-конь-балкон, / Дубки, чинары, медленные вязы…".

Между этими строками из двух стихотворений Осипа Мандельштама, посвященных Тбилиси, – почти восемнадцать лет. Эти годы вместили десятки великолепных стихов и славу, арест за "пасквиль" на Сталина и высылку в прикамскую Чердынь. А еще – три приезда в Грузию, которая всегда была для поэта притягательным магнитом.

Грузия "заочно" вошла в его жизнь, еще до Октябрьского переворота – встречами в Петербурге с грузинскими красавицами-княжнами, которым он посвящал стихи. Это –Тинатин Джорджадзе и Саломэ Андроникашвили (Андроникова), "Соломинка", как называли ее поэты и художники с легкой руки Мандельштама. Они оставили в душе поэта такой след, что на крымском берегу в Коктебеле он грезил другим берегом Черного моря – грузинским, повторяя: "Золотое руно, где же ты, золотое руно?"

Но между мечтами и реальностью, как известно, дистанция огромного размера. Осип Эмильевич с братом Александром вступают на землю Золотого руна через четыре года после этих грез, в сентябре 1920-го, и сразу оказываются в… карантине Батумского особого отряда. В них заподозрили шпионов, одновременно и белых, и красных… Неизвестно, чем бы все закончилось, если бы об этом не узнали отдыхавшие в Батуми поэты Тициан Табидзе и Нико Мицишвили из объединения "Голубые роги". Они смогли вызволить узника (в то время у поэтов еще были такие возможности!). И, ничуть не обидевшись на столицу Аджарии за "негостеприимство", Мандельштам выступает со стихами в тамошнем "Обществе деятелей искусств".

Ну, а Тифлис полностью компенсирует ему батумские неприятности. Новые друзья Тициан Табидзе и Паоло Яшвили проявляют такое гостеприимство, что, случайно встретив на Головинском проспекте растерявшихся в незнакомом городе Илью Эренбурга с женой, Мандельштам, без колебаний заявляет: "Сейчас мы пойдем к Тициану Табидзе, и он нас поведет в замечательный духан…"

Потрясенный Эренбург потом вспоминал: "Каждый день мы обедали, более того, каждый вечер ужинали. У Паоло и Тициана денег не было, но они нас принимали с роскошью средневековых князей, выбирали самые знаменитые духаны, потчевали изысканными блюдами. Порой мы шли из одного духана в другой – обед переходил в ужин. Названия грузинских яств звучали, как строки стихов…"

Но, конечно же, одними духанами в Тифлисе того времени поэт ограничиться не может. Творческая жизнь бьет ключом, дополнительный напор которому придают выдающиеся деятели литературы, живописи и музыки, приехавшие из неспокойной и голодной России. И Мандельштам органично входит в эту жизнь на обе недели свого пребывания. На сцене консерватории участвует в совместном с Эренбургом вечере, в "Театральной студии Ходотова" Осип Эмильевич проводит занятия с актерами. На вечерах в тифлисском "Цехе поэтов" спорит с Алексеем Крученых, Анной Антоновской, Сергеем Рафаловичем. И, конечно же, – нескончаемые прогулки по Тифлису. Который – своими улочками, балконами, храмами, базарами, погребками, шумным людом – казался городом из "Тысячи и одной ночи"…

Грузия как встретила Мандельштама вооруженной охраной, так ею же и проводила. Но уже под "крышей" весьма уважаемой дипломатической должности и не на обычном транспорте, а "в разбитом вагоне, прицепленном к бронепаровозу". Наверное, красным дипломатам не были чужды познания в поэзии, и Полномочное представительство РСФСР в Тифлисе дает статус дипкурьера Эренбургу, а его жене и Мандельштаму с братом – статус сопровождающих. Они везут "пакет с почтой и три огромных тюка, снабженных множеством печатей". Министерство иностранных дел Грузинской Демократической Республики снабжает "командированных в Москву" соответствующими пропусками. Что ж, без этого, наверное, нельзя было рассчитывать на быстрое возвращение домой в обход бумажной волокиты и недоразумений на границе.

"…Мы были первыми советскими поэтами, которые нашли в Тбилиси не только душевный отдых, но романтику, ощущение высоты, толику кислорода, – делится Эренбург и от имени Мандельштама. – Без Кавказа трудно себе представить русскую поэзию: там она отходила душой, там была ее стартовая площадка…"

Второй раз Мандельштам приезжает в Грузию через восемь месяцев, летом 1921 года, вместе с женой Надеждой. Это самый длительный срок его пребывания – почти полгода, именно здесь они узнают о смерти Александра Блока. В Грузии уже советская власть, и квартал в старинном районе Верэ, где остановились поэт с женой, неожиданно выселяется за несколько часов. По какой-то очень важной государственной надобности. Верийцам раздают уже приготовленные ордера на новое жилье, а Мандельштамы могут назвать только "Дом искусств", как именовалось тогда здание Союза писателей. Так они оказываются в другом старинном районе – Сололаки, в бывшем особняке промышленника-мецената Давида Сараджишвили, нынешнем Доме писателей Грузии.

А комендант этого дома… Паоло Яшвили. К тому же, он и Тициан живут с семьями на втором этаже. И Надежда Мандельштам на всю жизнь запомнила, как он, "великолепным жестом, приказал швейцару отвести нам комнату…, и швейцар не посмел ослушаться – грузинские поэты никогда бы не позволили своему русскому собрату остаться без крова".

To view this video please enable JavaScript, and consider upgrading to a web browser that supports HTML5 video

Без всякого разрешения властей супруги поселяются в одном из небольших кабинетов этого дома. Еще сохранившаяся со старых времен прислуга возмущена этим и периодически бегает жаловаться в Народный комиссариат просвещения. А, заручившись очередным предписанием "не пущать", пытается выполнять его. Итог таких попыток описывает тоже Надежда Яковлевна: "Тогда с верхнего этажа спускался Яшвили и, феодальным жестом отшвырнув слугу, пропускал нас в дом. Мы продержались там около месяца".

А еще на какое-то время Мандельштамы сближаются с полпредом РСФСР в Грузии Борисом Леграном. Он – тифлисец, большевиком стал еще в гимназии и в шестом классе пытался приобщить к политике своего товарища Николая Гумилева. Мандельштама, нынешнего гумилевского друга, он берет в штат полпредства, на должность референта. Работа непыльная – просматривать газеты и делать из них вырезки. За это полагались два ежедневных обеда "по типу московских пайковых столовых". Именно Легран сообщает Осипу Эмильевичу о расстреле Гумилева. И тогда в "Доме искусств" рождается стихотворение, считающееся переломным в творчестве Мандельштама – "Умывался ночью на дворе".

Современники увидели в нем "новое мироощущение возмужавшего человека". Оно основано не на сочиненном ради романтики "восточном колорите", а на реальном тифлисском быте – водопровод в роскошном здании не работал, и все умывались привозной водой, из огромной бочки во дворе. Ну, а самое главное, оно удивительно перекликается со стихотворением Анны Ахматовой "Страх", тоже посвященным смерти Гумилева.

Вот первые строки стиха Мандельштама: "Умывался ночью на дворе/ Твердь сияла грубыми звездами./ Звездный луч – как соль на топоре./ Стынет бочка с полными краями". А вот – начало стихотворения Ахматовой: "Страх, во тьме перебирая вещи,/ Лунный луч наводит на топор./ За стеною слышен стук зловещий – / Что там, крысы, призрак или вор?" В первых строфах поэтов, разделенных огромным расстоянием – один и тот же образ луча на топоре!

Вообще же, в "Доме искусств" – самое плодотворное время для Мандельштама в Тифлисе. Он активно пишет в местные газеты, выступает на различных диспутах и вечерах, преподает в Театральной студии Ходотова, даже вступает в Союз русских писателей Грузии. Но, при всем этом, на террасах "Дома искусств" Осип Эмильевич яростно спорит со своими грузинскими друзьями, осуждая символизм. Он искренне недоумевает, почему "голубороговцы" живут образами, связанными с европейской литературой, призывая их обратиться к корням Грузии, где "старое искусство, мастерство ее зодчих, живописцев, поэтов, проникнуто утонченной любовностью и героической нежностью". Дело доходит даже до разборок на уровне "А кто ты такой, чтобы нас учить?" и клятв именем Андрея Белого "уничтожить всех антисимволистов". А вот величие грузинского поэта Важа Пшавела спорщики признают единогласно.

При всем этом, Мандельштам не может не переводить голубороговцев. Так в первой русской антологии "Поэты Грузии", которая издается в Тифлисе в конце 1921 года, появляются стихи Тициана Табидзе, Нико Мицишвили, Георгия Леонидзе, Валериана Гаприндашвили. Затем переводятся певец Тбилиси Иосиф Гришашвили и армянский футурист-тифлисец Кара-Дервиш (Акоп Генджан). Открыв для себя Важа Пшавела, Мандельштам переводит его по подстрочникам Паоло и Тициана. И уже современные нам литературные критики признают: "Переводческую работу Мандельштама в 1921 году в Грузии следует поставить, вслед за работой Константина Бальмонта, к самым истокам серьезных контактов русских поэтов-переводчиков и грузинской поэзии, достигших своего расцвета уже в тридцатых годах…"

В общем, Мандельштам настолько становится своим в литературном мире Грузии, что во втором номере петроградского "Вестника культуры" за 1922 год появляется примечательная "утка": "Поэт О. Мандельштам переехал в Тифлис". На деле же, все иначе. "Комиссары, убедившись, что примитивно – ручным способом – выгнать нас нельзя из-за сопротивления Яшвили, дали нам ордер на какую-то гостиницу с разбитыми стеклами", – пишет Надежда Яковлевна. И вскоре, выпив вина с соседями–милиционерами (Тбилиси во все времена – Тбилиси!), Мандельштамы уезжают в Батуми. Там они встречаются с бедствовавшим, не сумевшим уехать в Турцию Михаилом Булгаковым.

"Это было в Батуме в 21 году…, – вспоминала Надежда Мандельштам. – К нам несколько раз на улице подходил молодой человек и спрашивал О. М., стоит ли писать роман, чтобы послать его в Москву на конкурс. О. М., к тому времени уже знавший литературную жизнь, говорил, что на конкурс посылать ничего не стоит, а надо ехать в Москву и связаться с редакциями. Они иногда подолгу разговаривали именно на эту "практическую" тему". Мандельштам сказал тогда жене: "В нем что-то есть – он, наверное, что-нибудь сделает, у него, вероятно, накопился такой материал, что он уже не в состоянии не стать писателем"… В Батуми они проводят около двух месяцев и уезжают почти на девять лет.

Их приезд на Южный Кавказ в 1930-м посвящен, в основном, Армении. Дожидаясь вызова туда, поэт с женой шесть недель проводят в Сухуми, в доме отдыха имени Серго Орджоникидзе, являвшемся правительственной дачей. Мандельштам запомнил Сухуми таким: "Он весь линейный, плоский и всасывает в себя под траурный марш Шопена большую луговину моря, раздышавшись своей курортно-колониальной грудью. Он расположен внизу, как готовальня с вложенным в бархат циркулем, который только что описал бухту, нарисовал надбровные дуги холмов и сомкнулся".

Весте с ними отдыхают заместитель наркома земледелия СССР, через шесть лет ставший олицетворением кровавых репрессий – Николай Ежов и "пролетарский поэт" Александр Безыменский.

"Три недели я просидел за столом напротив Безыменского и так и не разгадал, о чем с ним можно разговаривать", – признавался Мандельштам. И надо же случиться так, что именно Безыменский, активный член РАПП (Российской ассоциации пролетарских писателей), которая травила Маяковского, сообщает "океаническую весть" о смерти этого поэта. Мандельштам поражен не только этой вестью: "Общество, собравшееся в Сухуме, приняло весть о гибели первозданного поэта с постыдным равнодушием… В тот же вечер плясали казачка и пели гурьбой у рояля студенческие вихрастые песни"…

С начала лета до середины осени Мандельштам проводит в Армении, а затем – опять Тифлис. Нельзя точно сказать, бывал ли снова поэт в столь памятном ему сололакском особняке. Скорее всего – да, ведь он вновь встречался с местными писателями, вел переговоры о работе в архивах. Гораздо важнее другое: в тот его приезд в Тифлисе происходит событие, значительное не только для самого поэта, но и для всей мировой литературы – впервые после пятилетнего перерыва Мандельштам снова начинает писать стихи. Это – не только цикл об Армении, но и совсем небольшое стихотворение: "Куда как страшно нам с тобой,/ Товарищ большеротый мой!/ Ох, как крошится наш табак,/ Щелкунчик, дружок, дурак!/ А мог бы жизнь просвистать скворцом,/ Заесть ореховым пирогом…/ Да, видно, нельзя никак".

Литературоведы признали его шедевром и посвящают сотни страниц расшифровке образов. Установлено, что оно обращено к жене, которую Мандельштам во многих письмах называл "большеротиком" и "птенцом". А его самого под именем Щелкунчик зашифровал в "Траве забвения" Валентин Катаев. Есть и другая интересная конкретика. Словом "товарищ" на правительственной даче в Сухуми супруги "ответработников" обращались к своим мужьям. Жена Мандельштама смеялась над этим, а он сказал: "Нам бы это больше пошло, чем им".

"Ох, как крошится наш табак!" – картинка того, что творилось тогда в Тифлисе: исчезли многие промтовары, и приходилось курить бракованные папиросы. А ореховый торт подарили Надежде Яковлевне на именины… Мандельштам признавался, что после пяти лет поэтического молчания именно это стихотворение, навеянное и жизнью тогдашней Грузии, "пришло" к нему первым и "разбудило" его.

В поэзии Мандельштама, которая с тех пор не "засыпала", Грузия жила до самого трагического конца поэта. Он вспоминал ее и в ссылках после первого ареста, писал о ней новые строки, оттачивал уже написанное. В пересыльном лагере под Владивостоком Мандельштам мог бы услышать отголосок из прежней жизни. Ведь там же оказался и знаменитый художник Василий Шухаев, создавший самый известный и самый красивый портрет "Соломинки" – Саломэ, в которую был когда-то влюблен Осип Эмильевич… Встретиться им не довелось, но однажды Шухаеву дали самокрутку из бумаги со стихотворением Мандельштама. Быть может, в лагере 3/10 "Вторая речка" зеки скурили и строки, посвященные Тифлису…

41° 42.5989 ′N , 44° 47.5799 ′E
41.70998N, 44.79300E
41°42′35.93″N, 44°47′34.79″E

248 материалов по 65 объектам, 6 414 фотографий

• Карта
• Заметки 187
• Фотографии 6 414

• Отели 14 / 19
• Кафе, рестораны 8 / 10
• Достопримечательности 26 / 32
• Шоппинг 4 / 4
• Транспорт 9
• Полезное 0

Дневники 6 Сообщество

Ссылки от бывалых

Вы можете следить за всеми новыми публикациями по любой стране или городу с помощью лент материалов в своей личной странице, а также с помощью RSS-подписки.
Подробнее

• в Моих лентах

Воспользуйтесь этим кодом, чтобы вставить ссылку на это направление в текст путевой заметки, совета, записи блога или сообщения форума на Турбине.
Подробнее

В этот список попадают авторы, набравшие наибольший рейтинг за материалы о Тбилиси.

Добавьте пользователя в друзья, если вы хотите следить за его новыми материалами, статусами и сообщениями на форумах. Если же вы просто хотите сохранить данные пользователя, чтобы не искать его заново в будущем — добавьте его в свои контакты.

Материал понравился:

Мне Тифлис горбатый снится,
Сазандарей стон звенит,
На мосту народ толпится,
Вся ковровая столица,
А внизу Кура шумит.
Осип Мандельштам
Всю ночь мне снился Тифлис. Именно Тифлис, а не Тбилиси. Одноэтажные домики с беседкой из винограда, кривые улочки, маленькие кофейни и винные подвалы. Ну и где все это найти? Как это где, в Авлабаре. Конечно, я не ждала от армянского квартала, что он будет выглядеть, как в "Хануме" (вру, конечно ждала, хотя понимала, что этого быть не может) Он и не выглядел, как в 19-м веке. Но черты старого Тбилиси проглядывали сквозь морщины.
Над Авлабаром высится храм. Гордый и сияющий. Куполом золотым сияющий, а еще небом и солнцем, отражающемся от каменных стен. И этот свет отражается на лицах людей, поднимающихся по лестнице к храму.

👁 Отель как всегда бронируем на букинге? На свете не только Букинг существует (🙈 за конский процент с отелей - платим мы!) я давно практикую Румгуру, реально выгодней 💰💰 Букинга.

👁 Знаешь Трипстер ? 🐒 это эволюция городских экскурсий. Вип-гид - горожанин, покажет самые необычные места и расскажет городские легенды, пробовал, это огонь 🚀! Цены от 600 р. - точно порадуют 🤑

👁 Луший поисковик Рунета - Яндекс ❤ начал продавать авиа авиа-билеты! 🤷

Нажатием кнопки вы поблагодарите автора и повысите его рейтинг.

Воспользуйтесь этим кодом, чтобы вставить ссылку на этот материал в текст путевой заметки, совета, записи блога или сообщения форума на Турбине.
Подробнее

• Previous Entry
• Next Entry
• Recent Entries
• Archive
• Friends' Entries
• Profile
• Memories

Вид на старый город с крепости Нарикала.
На переднем плане церковь Карапи Святого Георгия в районе Клдисубани. Построена в 1753 году

Глядя на эти слайды 1969 года, многие наверняка вспомнят строки Осипа Мандельштама,
которые в то время еще мало кто знал:
" Мне Тифлис горбатый снится,
Сазандарей стон звенит,
На мосту народ толпится,
Вся ковровая столица,
А внизу Кура шумит".

В 1969 году в Тбилиси проходила научная конференция, на которую я приехал за несколько дней до открытия, чтобы осмотреть город. Остановился у дальних родственников и решил позвонить в Москву с их домашнего телефона: сообщить о своем благополучно прибытии. Но, не тут-то было! Телефонная станция меня упорно не соединяла с Москвой. Наконец мой родственник, глядя на безуспешные попытки дозвониться, вспомнил: У меня есть знакомая телефонистка, она поможет! К счастью, телефонистка оказалась на месте, и вскоре я уже говорил с Москвой.
- У вас по телефону дозвониться можно только по знакомству? – спросил я у родственника.
– Почему только по знакомству, можно и за деньги, - совершенно серьезно ответил он.

Перед входом в Орбелиановские серные бани

Немало подивившись такому странному для москвича 1969 года способу связи, я стал укладывать фотосумку: фотоаппарат, два съемных объектива, сменный видоискатель, экспонометры, коробочки с пленкой… Родственник внимательно наблюдал за моими действиями, после чего спросил:
- И со всем этим грузом ты собираешься гулять по проспекту Руставели?
- Я не пойду на проспект Руставели, я пойду в старый город.
- Зачем? Туда не ходят гости Тбилиси. Я и сам не помню, когда был там в последний раз.
- Хочу посмотреть на кавказскую старину, - объяснил я, погружая в рюкзак действительно ставшую тяжелой фотосумку.
И вот что я увидел.

КРЕПОСТЬ НАРИКАЛА

Пятничная мечеть, единственная в Тбилиси. 1911 год

ДОМА НАД ОБРЫВОМ

УЛИЦЫ И ДВОРЫ СТАРОГО ГОРОДА

В Тифлисе, как в ту пору назывался Тбилиси, в 1829 году побывап Александр Сергеевич Пушкин. "Город показался мне многолюден. Азиатские строения и базар напомнили мне Кишинев. По узким и кривым улицам бежали ослы с перекидными корзинами; арбы, запряженные волами, перегорожали дорогу", - писал он в "Путешествии в Арзрум".
Я впервые оказался в Тбилиси в раннем детстве, в 1931 году, когда наша семья ненадолго остановилась в этом городе во время переселения из Одессы в Армению (об этом можно прочитать ЗДЕСЬ). Ослов и волов на улицах уже не было, но мне запомнились носильщики, которые бегали по улицам с огромными тюками на плечах и кричали" хабарда, хабарда!". И вот теперь, в 1969 году, я пытаюсь понять, что же осталось от старого Тифлиса.

Армянская церковь Сурб Ншан (Святого Знамения), построена в начале 18 века

Туристов в старом городе не было, мой родственник оказался прав. Этот человек - не турист,
а один из участников научной конференции, которого я уговорил пойти со мной. Он был приятно удивлен увиденным.

Армянская церковь Сурб Рштакапетац. Основана в 11-13 вв., ныне разрушена.

Перед армянским храмом Сурб Геворг Эчмиадзин, построена в 1805 году.

В лабиринтах запутанных улиц старого города бродили разносчики, которые в ту пору еще появлялись в городах. "Мороженое!" – кричал разносчик. И девчушки с зажатыми в кулачках монетками отзывались издалека: "Мороженый!" - "Мороженое!" - еще громче кричал разносчик, услышав детский голосок. Так они перекрикивались и шли на голос, пока не сближались.

То ли снится, то ли бредится, —
Все давно уже смешалось, —
Летний пламень с гололедицей,
Ковш земли с ковшом Медведицы,
Даже с ненавистью жалость.

Нет ни пешего, ни конника,
Ни вакансии поэта…
Тормоша страницы сонника,
Опадают с подоконника
Пятна тьмы и пятна света.

Что-нибудь в окне да светится, —
То роса с густых туманов,
То веревка лунной лестницы,
То литье с ковша Медведицы,
То огни подъемных кранов.

Не подстелет мне соломинки
Ангел сна… и этой ночью
Сны бредут не как паломники,
А тишьмя — как уголовники
В перевалочку сорочью.

Дочка Большой Медведицы Ночью вершины светятся, Влез на Домбай Сатурн, Чаша Большой Медведицы Черпает черноту. Странная невесомая Синяя бирюза. Над ледниками сонными Видятся мне глаза. Звезды по небу мечутся, Словно их кто зовет.

Trumerei Сливались ли это тени, Только тени в лунной ночи мая? Это блики, или цветы сирени Там белели, на колени Ниспадая? Наяву ль и тебя ль безумно И бездумно Я любил.

Я засиделась на улице Метуделла Я засиделась на улице Метуделла. Здесь, на балконе, где облако явно поспело, Я загостилась, как будто я божья коровка. Ветер и дождик. Дрожит бельевая веревка — Вот-вот сорвутся прищепки-канатоходцы В.

Ты мог бы мне снится и реже Ты мог бы мне снится и реже, Ведь часто встречаемся мы, Но грустен, взволнован и нежен Ты только в святилище тьмы. И слаще хвалы серафима Мне губ твоих милая лесть….

И это снилось мне, и это снится мне И это снилось мне, и это снится мне, И это мне еще когда-нибудь приснится, И повторится все, и все довоплотится, И вам приснится все, что видел я во сне. Там.

И вот мне снится сон такой И вот мне снится сон такой: Притон унылого разгула. Вхожу, — и на меня пахнуло Духами, потом и тоской. Беспомощно гляжу окрест, И мне переглянуться не с кем. Эстрада тонет.

Все снится мне прибой Все снится мне прибой И крылья белых птиц, Волшебно-голубой Весенний Биарриц. И как обрывок сна, Случайной встречи вздор, Холодный, как волна, Влюбленный, синий взор.

Мне снится вдруг — и запах роз Мне снится вдруг — и запах роз, И зелень светлая берез, Прохлада утра, плеск ручья, В дубраве пенье соловья, Старинный дом, знакомый дом. Все те ж ракиты над прудом. Мне.

Бывало, мне страшное снится Бывало, мне страшное снится, Но я пробуждаюсь в ночи — И рушатся сны-небылицы, Громоздкие, как кирпичи. И няня, склонясь над кроваткой, Спокойные шепчет слова, И, если все выразить кратко, Родная.

И снится мне ночь грозовая …И снится мне ночь грозовая, дорога, бурьянный восток, как будто к доске вызывают, меня вызывают врасплох. Я в жизни не помню такого, всегда я сухим выходил, а тут — недостаточность.

Снится мне, что я усталый конь Снится мне, что я усталый конь. Волоку телегу сквозь огонь. И со мной в упряжку впряжена Маленькая девочка — жена. Слезы по щекам, блуждает взгляд, Волосы ее уже горят. —.

Мне Тифлис горбатый снится Мне Тифлис горбатый снится, Сазандарей стон звенит, На мосту народ толпится, Вся ковровая столица, А внизу Кура шумит. Над Курою есть духаны, Где вино и милый плов, И духанщик там.

За краткий сон, что нынче снится За краткий сон, что нынче снится, А завтра — нет, Готов и смерти покориться Младой поэт. Я не таков: пусть буду снами Заворожен,- В мятежный час взмахну крылами И сброшу.

Все людям снится: радость, грусть Все людям снится: радость, грусть И прочный мир в дому… Но только наши встречи пусть Не снятся никому. Пускай никто о нас с тобой Не ведает вокруг — Про наше.

На мотивы Грига Кричит победно морская птица Над вольной зыбью волны фиорда. К каким пределам она стремится? О чем ликует она так гордо? Холодный ветер, седая сага Так властно смотрят из звонкой песни.

От мороза — проза От мороза — проза Холодеет так, Розовая рожа, Вскинутый пятак. Чет не чет, А, может, черт,- Может, все возможно, Если улица течет У тебя подножно. Если улицы, мосты, Переулки, лестницы,-.

Железные своды леса Привет вам, железные своды леса! Люди, прощайте, а нам пора. Ляжет за нами туманов завеса, И вспыхнет солнце на лезвии топора. Оставь же надежду, идущий с нами, — Тленны знамена.

Романс без музыки В непроглядную осень туманны огни, И холодные брызги летят, В непроглядную осень туманны огни, Только след от колес золотят, В непроглядную осень туманны огни, Но туманней отравленный чад, В непроглядную.

Небо живет Сумеречно слепнут Луг, и лес, и нива; Облачные дива Лунной силой крепнут. Крепнут силой лунной Неба паутины, И затоны — тины Полны светорунной. Накренились горы К голубым расколам. Мгла владеет.

Молодость Молодость милая, молодость, ясная, Годы чистейших порывов и слез, Молодость светлая, дивно прекрасная, Царство великих дерзаний и грез, Вся ты горение. Вечно тревожная, Вся ты стремленье вперед и вперед. Нет.