Майя плисецкая о осанке

Майя Плисецкая, Карла Фраччи, Джиллиан Линн — все они балерины, а Джиллиан еще и хореограф.

Для всех этих удивительных женщин возраст и то, как они его несут, — это только лишнее доказательство их молодости. И они не скрывают его.

Майе Плисецкой — за 80.

Карле Фраччи и Джиллиан Линн — за 70. Где бы они ни появились, им присуща та редкая особенность ярких личностей — привлекать к себе всеобщее внимание своей статностью, живостью и КОРОЛЕВСКОЙ ОСАНКОЙ.

Работать с ней было наслаждением для меня, для моего партнера Марка Перетокина и для всех артистов Большого театра, занятых в спектакле.

Она поражала своей легкостью и элегантностью движений. По тому, как она двигается, ее можно было принять за 20-летнюю девушку. Сидела она или стояла, у нее неизменно была прямая спина, что совершенно не сковывало ее движений.

Джиллиан фонтанировала неисчерпаемой энергией, чудесным чувством юмора и способностью импровизировать. Однажды она поставила нас — всех участников на середину зала, попросила нашего пианиста наиграть какую-нибудь джазовую композицию. И дала нам небольшой джазовый экзерсис. Сама показывала движения — экстравагантно и женственно одновременно, а мы пытались повторить.

Этим небольшим экспериментом она покорила нас и к тому же сразу собрала всех участников в единое целое, сделав из отдельных артистов команду единомышленников.

В апреле 2008 года в Лондоне проходил гала-концерт в честь нашего отца Мариса Лиепы, а на следующий день мы с братом приехали в гости к Джиллиан.

Ее секретарь попросила нас немного подождать, сказав, что наша дорогая хозяйка только что закончила урок пилатеса в своей домашней студии и сейчас спустится к нам.

Джиллиан появилась, как всегда, сияющая, в элегантном платье, чуть закрывавшем колени и подчеркивающем стройность ее фигуры.

Разговор был творческим и интересным. Я любовалась ею, ее движениями, энергичными, но не резкими: что позволяет ей выглядеть и чувствовать себя столь молодо?

Когда мы все расселись и принялись за угощения, Джиллиан неизменно сидела на краешке стула с совершенно прямой спиной и КОРОЛЕВСКОЙ ОСАНКОЙ.

Выдающуюся итальянскую балерину Карлу Фраччи я много наблюдала во время совместной работы.

К своим 68 годам ей удалось сохранить удивительно свежее лицо, точеную фигуру и КОРОЛЕВСКУЮ ОСАНКУ.

В Риме я стала свидетельницей того, как она этого достигает.

Балетный экзерсис — неизменно, каждый день. При этом она не вымучивала себя, но предварительно хорошо разогревала тело и выполняла балетный станок собранно и аккуратно.

Раз в два дня она обязательно делала массаж. Ела, не отказывая себе ни в чем, но всего очень понемногу. В их доме приготовлением еды занимался отличный повар. Муж Фраччи — Беппе Менегатти с гордостью рассказывал, что они переманили его из французского посольства.

О Майе Плисецкой вообще говорить хочется только в превосходной степени. Последнее время мне приходилось нередко встречаться с ней, так как я принимала участие в ее гала-концертах в Мадриде, Лондоне, Париже.

Где бы она ни появилась, не заметить ее невозможно. На завтраке в отеле или на репетиции в полутемном зале.

Гордо посаженная голова, длинная шея, совершенно прямая спина и КОРОЛЕВСКАЯ ОСАНКА. Она несет ее по жизни. При этом в общении она всегда очень дружелюбна, общительна, приветлива.

А 29 ноября 2004 года я еще раз испытала на себе магию этой удивительной женщины.

Майя Михайловна появилась в зрительном зале под гром аплодисментов вместе с Родионом Константиновичем Щедриным. Ее выступление, безусловно, было эмоциональным центром всего происходящего. К ней были обращены поклоны выступавших артистов, бесчисленные букеты цветов слагались к ее ногам.

Вечер подходил к концу, и Виновнице происходящего осталось лишь подняться на сцену и своими знаменитыми, не сравнимыми ни с чем реверансами поблагодарить публику за прием и прежнюю любовь. Действительно, ее имя по-прежнему собирает полные залы, стоит ему только появиться на афише.

Мы с Колей Цискаридзе примостились в кулисе, досматривая концерт и ожидая Поклонов Майи.

И вот Плисецкая поднимается сцену. Как и раньше, к ее ногам летят и летят цветы.

И тут происходит невероятное. Плисецкая спокойно, смело, без тени колебания или замешательства принимает свою удивительную позу. Ту, которую на протяжении многих лет зритель неизменно видел. Когда луч света выхватывал из темноты ее — Кармен.

А с первыми тактами сцены она начала танцевать. одними руками. Почти не сходя с места. Добавляя только повороты.

Все онемели. Зал, уже поднявшийся со своих мест, застыл в восторге. При минимуме движений со сцены несся такой мощный поток энергии, эмоций, чувств, образов.

Я и Коля вжались в кулису. А когда она развернулась лицом в нашу сторону (в ее соло это был момент, когда балерина делает батманы вперед, каждый раз ловя ногу руками и на секунду застывая)… Плисецкая только обозначала этот момент руками. Но все ее существо — лицо, глаза — наполнилось ТАКОЙ мощной силой, что нам, казалось, не хватит воздуха, чтобы вынести это впечатление.

Все происходящее рождалось здесь, сейчас, и последняя поза Кармен-Плисецкой была триумфом Плисецкой-женщины. Сначала была секундная тишина, а потом театр сотряс шквал оваций.

Казалось, все мы были под гипнозом и еще не сразу могли осознать то, ЧТО произошло только что и чему свидетелями мы оказались.

Помню, что за кулисами все вопили, и мы тоже, не зная, как еще можно выразить то, что силой своего таланта ЗАСТАВИЛА нас пережить эта вечно молодая женщина с КОРОЛЕВСКОЙ ОСАНКОЙ.

Всех этих женщин объединяет одно — благородство внутреннего облика. За их плечами долгая жизнь, и все же они — наши современницы.

Как-то я не могу себе представить ни одну из них, спешащую на урок стрип-дэнс или танца живота. Ну, конечно, ведь это несовместимо с благородством.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.

Я, Майя Плисецкая

Эту книгу я писала сама. Потому и долго. За годы моей сценической жизни про меня наплели уйму небылиц. Что-то начинали с правдивого факта, переходили затем в полуправду, а кончали несусветной чепухою, враньем. Хорошо, когда еще незлонамеренным…

Начала с того, что наговорила на магнитофон одиннадцать кассет. Сумбурно, обо всем, вне хронологии. Знакомый журналист стал делать из моих записей книгу. Мою книгу. Понадобилось ему на то три месяца. Написал много, длинно, напыщенно. И, как мне показалось, мнимо умно. Все от лица некоей девочки по имени Маргарита. Он придумал этот ход, казавшийся ему необыкновенно удачным, из моей беглой реплики на магнитофонной кассете, что в детстве мне нравилось это женское имя.

Может быть, все это было придумано не так уж и плохо. Но ко мне, моим чувствованиям, моей душе, сути моего характера рыжеволосая девочка Маргарита отношения не имела. Совпадали лишь внешние признаки да события…

Нет, не моя это книга. Я отвергла ее. Журналист нестерпимо обиделся. Ссора. Первый блин комом.

Следующий журналист-писатель пошел путем разговорного диалога. Его вопросы — мои ответы. Что-то было занятно.

Но явный плагиат — беседы Стравинского с Робертом Краф-том. Их книгу я когда-то читала.

Галя повысила голос. Зазвенела решительностью:

— Да никто не помогал. Сама писала. И ты пиши сама. Только сама. Я тоже начинала с поисков помощников, но проку в них не было. Одна путаница. Сама пиши.

— Но как это делается? С чего начать?

— Ты дневников не вела?

— Вела. Всю жизнь вела. И сейчас веду.

— Так что тебе еще надо? Садись и пиши! Начинай. Не откладывай. Самой писать придется долго. Я писала четыре года…

Что ж, совет добрый. Надо ему внять.

И еще толчок. Позвонил из Лондона один из издателей Ширли Маклейн — это она дала ему мои координаты — и на варварском русском языке сказал, что имеет интерес к моим мемуарам.

Я свою книгу еще и не начинала.

А Ширли сказала, что ваши мемуары закончены.

Те, которые журналисты сочинили за меня, никуда не годятся. Надо книгу писать самой.

Ну тогда sorry. Успеха. Пишите.

Тут я в самом деле и начала писать.

Без трех месяцев три года писала. Не три месяца — три года. Но за эти три года с моей страной произошли события абсолютно невероятные.

Книга рождалась на самом сломе эпох. То, что вчера было смелым, даже непроизносимым, — устаревало вмиг, за прожитой день. Что-то вроде соревнования пошло, кто больше ругательств недавно еще всесильным организациям и высшим правителям отвесит. Новая конъюнктура началась. Конъюнктура на разрешенную смелость.

Бог с вами, отрекайтесь, честные люди…

Но все, что понарошку смело, — устаревает быстрее быстрого. И к последним главам своей книги я стала с ясностью ощущать — сменилась конъюнктура, другой ветер задул. Осточертела людям политика. Набили оскомину ругательства, черные помои. Надоело читать про козни и мерзости большевиков. Может, и мне, сознавая новую конъюнктуру, обойти все вмешательства КГБ в мою судьбу? Об одном святом искусстве, о балете вспоминать.

Нет, не буду ничего менять. Ничего подправлять, подлаживать не буду. Как писалось — все так и оставлю… Ты сам уж, читатель, делай поправки на бешеные перемены трех необыкновенных лет в жизни на нашей земле.

Книгу свою я задумывала для читателя отечественного, русскоязычного. Но в то же время и для читателя западного, дальнего. Того дальнего, кто совсем мало знаком с закоулками и бредовыми фантазиями, маскарадами нашей странной, невероятной, неправдоподобной былой советской жизни. Что-то отечественный читатель знает назубок, куда получше моего.

Живописно дополнит. Что ж, пропусти эти страницы, мой бывалый соотечественник-дока, иди, двигайся дальше. Но многим дальним людям как раз это и интересно будет. Не писать же две книги.

И еще. Я вспоминаю и события совсем недавние, которые отчетливо свежи в памяти. Читать о них сегодня, верно, что смотреть запись вчерашнего хоккейного матча, результат которого тебе уже известен. Ну а если читать об этом через годы? Позабудут многое люди. А я напомню. Участницей была.

И близкие мои за эти три года, о которых я писала в настоящем времени, в прошлое ушли. Умерла моя мать. Уже нет Асафа Мессерера…

Но не стану времена глаголам менять. Все, что в настоящем времени писала, — сохраню.

Значит, в путь, читатель. С Богом.

7 февраля 1994 года, Мадрид.

ДАЧА И СРЕТЕНКА

Много книг начинается с рассуждений, когда кто себя помнит. Кто раньше, кто позже. Искать ли другое начало.

Ходить я стала в восемь месяцев. Этого сама не помню. Но многочисленная родня шумно дивилась моим ранним двигательным способностям. От этого удивления и началось мое самопознание.

Бабушка моя умерла летом 1929 года. Угасание ее я помню очень отчетливо и ясно. Семья наша снимала в Подмосковье дачу. И бабушка, уже восковая и осунувшаяся, подолгу лежала на никелированной, нелепой кровати на большой лужайке перед домом. Ее взялся лечить врач-китаец. Он приходил в широкополой пиратской черной шляпе и делал бабушке какие-то таинственные пассы.

Тем летом небо послало мне свой первый балетный меседж. За дощатым, местами склоненным к густой траве забором стояла заколоченная темная дача. Она принадлежала танцовщику Михаилу Мордкину, партнеру Анны Павловой. К тому памятному лету он сам уже перебрался на Запад. А его сестра, жившая в маленькой сторожке, караулила дачу и разводила пахучие российские цветы. Их дурманящий запах сознание мое удерживает и поныне.

С канцелярской кнопкой доигралась до того, что она застряла в моем детском носу накрепко. Мама возила меня на телеге с говорливым мужиком к сельскому лекарю. Тот молниеносно принес мне облегчение.

Родилась великая балерина Майя Михайловна Плисецкая в Москве в 1925 году. Отец Майи был инженером, позже Сталин его назначит на высокую должность в угольной промышленности. Мать – киноактриса немого кино. Балерина была старшей из троих детей в семье.

В 1937 году отца арестовали, а в 1938 году расстреляли, мать с младшим братом отправили в ссылку в Казахстан. Чтобы детей не забрали в детдом, Майю Плисецкую удочеряет тётя – балерина Большого театра Суламифь Мессерер, а её среднего брата – дядя.

Именно тётя сыграла большую роль в жизни Плисецкой. Уже в семь лет она отвела девочку на отбор в хореографическое училище, в которое она с лёгкостью поступила, имея уникальные способности. С самого детства Плисецкая знала силу своего воздействия на публику, была уверена в себе и никогда не боялась сцены. Несмотря на то, что ближайшие родственники работали в Большом театре, всего в училище Майя Плисецкая добивалась сама. У неё был сложный характер. Она никогда и никому не подчинялась, если сама этого не хотела.

В 1943 году, окончив хореографическое училище, начала работать в Большом театре. Она поражала всех своей исключительной техникой и умением выражать все тонкие эмоции души в танце. Эти черты ей обеспечили большой успех в театре. Одну за другой она получила все сольные партии. А когда на пенсию ушла не менее известная Галина Уланова, стала неоспоримой примой.

В 1956 году Плисецкая собиралась в турне с Большим театром в Великобританию. Но КГБ отыскал компрометирующие материалы: арест отца, родственники за границей и еврейские корни, и отказал в разрешении на выезд. В этом же году балерина первый раз выходит замуж за танцовщика Мариса Лиепу, но брак не был долгим, всего несколько месяцев.

В 1968 году в доме Лилии Брик Плисецкая познакомилась с композитором Родионом Щедриным. После этой встречи они больше никогда не расставались. Щедрин стал вторым и последним мужем великой балерины. Их брак был счастливым, а совместное творчество плодотворным.

Зарубежным правительственным делегациям в Советском Союзе всегда показывали самое лучшее в стране. Одним из самых лучших всегда был балет с участием Майи Плисецкой. Хрущёв понимал, что прекрасная танцовщица была не только лучшей в Советском Союзе, но и во всём мире. Наконец, разрешает ей выезжать за рубеж. В 1959 году Плисецкая поехала в первый американский тур с Большим театром. От выступления советского балета зрители были в восторге. Американские кинозвёзды и знаменитости стояли в очереди, чтобы встретиться и познакомиться с Плисецкой.

Возвратившись, Майя Плисецкая не только исполняла все главные роли в классических балетах, но и стала инициатором создания новых современных постановок. Ко многим балетам, которые исполняла Плисецкая, сочинял музыку Родион Щедрин, и все они с успехом проходили на разных сценах мира.

Балерина много гастролировала и работала за рубежом с гениальными балетмейстерами. Несмотря на это, она всегда возвращалась в Советский Союз. В 80-ых годах работала директором театра оперы и балета в Риме, а также главным хореографом национального балета в Испании. Она была обладательницей многих отечественных и мировых премий и наград. Часто снималась в кино.

В 1990 году, после развала СССР, из-за конфликта с руководителем Большого театра Григоровичем, Плисецкую уволили. Балерина вместе с мужем уехала жить в Германию. Майя Плисецкая продолжала танцевать, работать как репетитор и постановщик, периодически приезжала в Россию. Стоит отметить, что на сцену балерина выходила в возрасте 70 лет, показывая своим примером, что для любимого дела нет возрастных ограничений.

В 2015 году Майя Плисецкая скончалась в Мюнхене от инфаркта. Она оставила после себя огромную и благодарную память для всех поколений.

В Америке в 1959-м я получала за спектакль 40 долларов. В дни, когда не танцевала, — ничего. Нуль.

Денежные расчеты с артистами в советском государстве были всегда тайною за семью печатями. Запрещалось, не рекомендовалось, настоятельно советовалось не вести ни с кем разговоров на эту щекотливую тему. Особливо, как понимаете, с иностранцами. Прозрачно намекали, что заработанные нами суммы идут в казну, на неотложные нужды социалистической державы.

Кастро вскармливать? Пшеницу закупать? Шпионов вербовать.

Позже просочилось на свет божий, куда уплывали валютные денежки. К примеру, сын Кириленко — дважды Героя Социалистического Труда, бывшего секретаря ЦК и члена Политбюро — с разбитной компанией дружков-шалопаев регулярно наведывался в саванны Африки охотиться. На слонов, носорогов, буйволов, прочую африканскую дичь. Для забавы отпрысков партийных бонз лишали артистов в поту заработанного, продавали задарма собольи меха, древнюю утварь скифов, живопись. Отбирали гонорары у спортсменов.

Как просуществовать на 5 долларов? Удовлетворить нужды семьи? Купить друзьям подарки? Ребус.

Хитрющий продюсер Юрок тотчас смекнул — эдак не дотянут московские артисты до финиша гастролей. Стал кормить труппу бесплатными обедами. Дело сразу пошло на лад. Щеки зарозовелись, скулы порасправились, все споро затанцевали. Успех.

На пути запасливых вставала таможня. Тут на кого попадешь. Когда конфисковывали — когда сходило.

Так у всех нас это на памяти, что сомневаюсь — писать ли? Для будущих поколений напишу. Пускай узнают про наши унижения.

К концу поездок, когда московские запасы иссякали, танцоры переходили на местные полуфабрикаты. Особым успехом пользовалась еда для кошек и собак. Дешево и богато витаминами. Сил после звериной пищи — навалом. Между двух стиснутых казенных гостиничных утюгов аппетитно жарили собачьи бифштексы. В ванной в кипятке варили сосиски. Из-под дверей по этажам начинал струиться пар. Запотевали окна. Гостиничное начальство приходило в паническое смятение. От дружно включенных кипятильников вылетали пробки, останавливались лифты. Мольбы не помогали — мы по-английски, мадемуазель, донт андестан. Ферштейн зи.

Где-то у Лескова сказано, что российский люд проявлял всегда чудеса изворотливости, особливо во времена сильных прижимок (цитирую по памяти, только смысл). Вот вам, пожалуйста.

Саранчовая вакханалия обрушивалась на отели, где держали шведский стол. В течение нескольких минут съедалось, слизывалось, выпивалось все подчистую. До дна. Замешкавшиеся, проспавшие грозно надвигались на персонал, брали за грудки, требовали добавки, взывали к совести.

Я живописую то, чему сама свидетельницей была. Свой родной Большой театр. Но то же самое происходило с другими гастрольными группами. Разница могла быть в малых оттенках. Вроде: в ансамбле народного танца Грузии суточные составляли 3 доллара в день.

Кто в срамоте повинен?

В Большом театре я побывал четыре раза, находясь в командировках в Москве. При скромных суточных 2 рубля 40 копеек я выкраивал средства и для театра. Дважды покупал билеты в кассе и дважды с рук без переплаты. Цены были доступные, так, к примеру, билет в партере стоил 2 рубля 50 копеек. Знаменитую Майю Плисецкую видеть на сцене не довелось, но слушал классические оперы и смотрел замечательные балеты. В современной России посещение Большого театра является дорогим удовольствием, хотя и большим.

В статье использовались материалы из Интернета.

3. Балерина любила питательные кремы. Она густо намазывала их на лицо, а затем садилась на кухне и раскладывала пасьянсы. Часто подобные посиделки продолжались до глубокой ночи, ведь артистка всю жизнь страдала бессонницей. Уснуть ей помогало только снотворное.

4. Майю Михайловну связывали дружеские отношения с Робертом Кеннеди. Они познакомились во время второго американского тура Плисецкой. Политик не скрывал своей симпатии к русской балерине и часто поздравлял ее с днем рождения, который по воле судеб был у них в один день. Самым первым презентом от него стал золотой браслет с двумя инкрустированными брелками. На одном был изображен Скорпион ― общий знак зодиака Плисецкой и Кеннеди, на другом ― Святой Архангел Михаил.

5. Родион Щедрин и Майя Плисецкая прожили в браке 57 лет. Несмотря на сильную симпатию друг к другу, в самом начале отношений пара в ЗАГС не спешила. Идея расписаться пришла балерине. Майя Михайловна считала, что со штампом в паспорте у нее будет больше шансов выехать на гастроли за границу и за ней наконец-то перестанут следить власти. К тому же сама министр культуры Фурцева не раз намекала артистке о необходимости связать себя узами брака.

7. Большинство дел Плисецкая выполняла левой рукой. Но при этом она была не стопроцентной левшой ― писала Майя Михайловна все же правой.

9. Майя Михайловна обожала футбол и была ярой болельщицей ЦСКА. Накануне своей смерти балерина вместе с супругом также побывала на стадионе в Мюнхене.

12. Майя Михайловна не жаловала курильщиков и сама никогда в жизни не брала в рот сигарету. К алкоголю относилась с осторожностью, от бокала вина у нее начинала болеть голова.

13. Во время гастролей, которые часто могли растянуться на несколько месяцев, Щедрин и Плисецкая постоянно писали друг другу письма и созванивались. Когда Майя Михайловна в первый раз уехала с труппой Большого театра в Америку на 73 дня, Родион Константинович повесил над телефоном табличку из семидесяти трех чисел. Каждый день, поговорив с женой, он вычеркивал одну цифру. Об этом Плисецкой рассказывала их домработница Катя. Эти нежные чувства пара пронесла через всю свою жизнь.

Крайностях невероятного прыжка, безмерной выразительности рук, патетики жестов, нежности и яростного вдохновения. Контрастах черного и белого, жизни и смерти, фрески и акварели. В ее облике проглядывали Египет, Рим, Эллада. Ее пуанты подчас казались античными котурнами. Балерина-трибун – новое амплуа Терпсихоры, открытое Плисецкой. В ее танце оживал миф и рождаются очертания новых пластических систем…

В свое время автору этого интервью Елене Ерофеевой-Литвинской посчастливилось тесно общаться с Майей Михайловной, бывать у нее дома в Москве, брать у нее многочисленные интервью. Она говорит, что была очень тронута добротой Плисецкой, ее открытостью, простотой в общении и внимательностью к собеседнику. Одно из интервью балерина предложила назвать "Репортаж для будущего". Записи бесед сохранились на пленке и в рукописном виде, и в день рождения Майи Михайловны – 20 ноября – она словно продолжает говорить с нами, ее современниками и потомками, обращаясь к нам из далеких 80-х.

Майя Михайловна, нет, наверное, такого человека, кто бы вас не знал. И в этом немалая заслуга телевидения. Благодаря его способности охватить сразу миллионы зрителей не только завсегдатаи Большого, но и те, кто там ни разу не был, могли увидеть вас в ваших лучших ролях. Чем интересна для вас работа на телевидении?

Съемки для нас, артистов балета, – единственная возможность каким-то образом сохранить свое искусство. Это репортаж для будущего. Пройдут годы, и новое поколение зрителей увидит, что мы делали и как. Мы уходим бесследно, не оставляя после себя ни полотен, ни романов. Сегодня мы танцевали спектакль, а завтра надо это опять доказывать. Сколько уже ушло танцовщиков, чье искусство не зафиксировано и от которых остались лишь легенды! И фотографии, в большинстве случаев несовершенные. Но по ним о танце судить очень сложно. Есть хорошие фотографии у плохих танцовщиков, и плохие у хороших. Всякое бывает…

Наверное, вам приходилось наблюдать, что один и тот же балет в театре и на телеэкране производит разное впечатление…

То, что волнует в живом исполнении, на пленке может не произвести никакого впечатления. И наоборот. Нельзя подходить с законами одного искусства к другому. Абсолютно нельзя! Это подтверждается жизнью.

Если просто перенести на экран спектакль, поставленный для театральной сцены, то это всегда потери. Потери живого ощущения, живого взгляда на человека. Непередаваемая магия театра, идущая со сцены в зрительный зал и из зала на сцену, все эти воздушные контакты, конечно же, абсолютно пропадают на экране. А иногда именно они оказываются решающими. Знаете, когда театральный балет я исполняю одна перед камерой, мне скучно… Например, "Умирающий лебедь". На гастролях в разных странах мира мне чаще всего приходится бисировать его трижды. В Испании я танцевала на "бис" четыре раза, и можно было танцевать двадцать четыре, публика готова была смотреть всю ночь. А на пленке это неинтересно. Мои друзья, посмотрев "Лебедя" по телевизору, говорят: "Чему же здесь аплодировать?" В "Лебеде" нет никаких технических сложностей, основное движение – па-де-бурре, мелкие переступания на пальцах, но есть особое настроение, особая атмосфера, которая волнует только в живом исполнении.

Исполнение вами ролей Марии Николаевны Полозовой в "Фантазии", Бетси Тверской в художественном фильме "Анна Каренина", певицы Дезире в фильме "Чайковский" было очень интересным и во многом неожиданным. Не привлекает ли вас возможность выступать в качестве драматической актрисы?

Привлекает. Если бы я не пошла в балет, я бы стала драматической актрисой (но в балет я не шла – меня туда отдали!). В драму меня тянуло всю жизнь. Даже был такой момент, когда я собиралась балет оставить. Рубен Николаевич Симонов настойчиво звал меня в драматический театр. Он говорил так: "Ну, зачем тебе балет? Двадцать лет, и все! А у нас через двадцать лет только начнешь, еще молодая будешь. В драме можно играть и до ста". Очень он переманивал меня и до конца жизни все повторял: "Ты неправильно сделала. Нужно было перейти в драму".

Но я уже десять лет проучилась в хореографическом училище, поступила в Большой театр, сразу все танцевала, у меня был огромный репертуар с первого же сезона. И вдруг все это бросить? Жалко было. Однако некоторое время я сомневалась. Но поскольку драма была мне неизвестна, а балет хорошо известен, я выбрала то, что наверняка.

Вообще театр меня интересовал и интересует в любом проявлении. Меня притягивал греческий театр со словами, с пластикой, с пением (и это одна из причин, почему появилась "Айседора"). Правда, петь я не могу, для этого нужен голос. Когда поют без голоса, меня это не устраивает. Теперь придумали микрофоны, и петь может любой человек без исключения, но это, по-моему, уже не искусство. Раз у меня не было голоса, я и не мечтала о пении. В жизни я абсолютный реалист. Что было для меня нереальным, я того и не хотела. А вот драма была для меня реальна, кино – реально. И поэтому меня к ним всегда тянуло. К тому же моя мама Ра Мессерер была известной киноактрисой.

Как вы работаете над ролью? Существует ли у вас какая-то система?

Лично для меня, когда просто учишь роль, важно твердо запомнить порядок. Я от природы очень несосредоточена. Это мой недостаток, с которым я родилась. В школе и в балетном классе, и на уроках по другим предметам я слушала, как говорят педагоги, а не что они говорят. У нас был учитель, который постоянно повторял "так сказать", "значит", "вообще", и мы считали, сколько раз он так скажет. Плюс к этому я еще была очень невнимательной. Поэтому мне сосредоточиться и выучить трудно. Но если я выучила, то помню всегда, потом уже даже не мозг, а тело вспоминает.

Я же предпочитаю, чтобы плакала публика.

Каждая роль несет что-то свое. Те партии, в которых нечего сказать, я не танцую вообще. Если можешь сказать, так скажи. Когда уже нечего сказать, надо замолчать. Часто артисты говорят, потому что они этого хотят. Они плачут, жалея себя или своих героев. Я же предпочитаю, чтобы плакала публика. Если зал весь во внимании, если он не дышит, это обязательно передается. Я всегда знаю, смотрит ли зал, взяла ли я его властно или нет. Тема сама по себе не так важна. Важно – как это сделано. В искусстве самое важное – как. Я знала виртуозов, которые имели огромный успех, блистали техникой, все были от них в восторге. Но они ушли – и о них забыли через полчаса. Нельзя на сцене заниматься гимнастическими упражнениями. Искусство балета – не только класс. А вот хвост кометы за собой оставить… Пролетела звезда, ее уже не видно, а хвост еще есть, огненный. Это уже артистичность. Здесь уже не про тридцать два фуэтэ, про другое речь. Оставить после себя след в человеке – вот главное.

Майя Михайловна, что вы цените в людях? И что не принимаете?

Если бы вы меня спросили, кто для меня идеал человека, я бы ответила: мой муж Родион Константинович Щедрин. Его натура отвечает моим понятиям об идеале. Вот таким должен быть человек, на мой взгляд. Очень часто в жизни и особенно в искусстве мы сталкиваемся с ужасным словом "зависть". Порой мне кажется, что сначала рождается зависть, а потом человек. От этого миллион бед и несчастий. Люди не знают и не чувствуют своего места и считают, что им все дозволено. Зависть – такое же ужасное качество, как и предательство. Человек, который никогда не завидует другому таланту, наоборот, всегда радуется ему с открытой душой – это Щедрин. Как радовалась и восхищалась чужим талантом Марина Цветаева! Уметь восхищаться – тоже искусство. В Марине не было ни тени зависти, так же, как и в Родионе. Что-то могло ей очень нравиться, что-то – не нравиться, но все это от чистого сердца.

Порой мне кажется, что сначала рождается зависть, а потом человек. От этого миллион бед и несчастий.

Меня восхищает, когда человек, даже зная, что его никто не видит, ведет себя изумительно. Это естественно, нормально. Вот, скажем, кошка. Она всегда красивая и элегантная. Она не нарочно это делает, просто она такая. Такой и Щедрин. Он совершенно, как леопард, красиво двигается, и такая же у него душа. Он не может быть другим. Это благородный и благодарный человек, который помнит добро, а зло забывает, не держит за пазухой камень, никогда не злорадствует, если другому плохо. Это человек, который меня никогда и ничем не раздражает.

А меня легко вывести из себя, потому что я не очень терпимая. Меня многое раздражает – даже когда человек свистит, или поет, или курит. А Щедрин ничего такого не делает. Его естественное поведение просто идеально для моей души. Это человек кристальной честности, чистоплотности во всем. Его душа чистая, как стеклышко.

Ужасны, на мой взгляд, люди, которые не имеют чувства собственного достоинства. Человек должен так держаться перед самим собой, чтобы можно было уважать себя, тогда и другие будут его уважать. Надо думать об этом и видеть себя со стороны. Все это очень трудно. Какие-то люди это умеют, выработали это в себе, какие-то с этим родились, но большинство не видят себя со стороны и не обращают внимания на то, как они выглядят в глазах других людей.

Правильная поговорка: "Характер – это судьба". Конечно, бывает везение и невезение, но есть еще что-то и от себя. Многие из нас портят свою жизнь по собственному желанию. Не надо никого обвинять. В большинстве случаев мы сами виноваты в том, что с нами случается. Человек должен причину прежде всего искать в себе. Я много сама себе сделала плохого – не на сто процентов, но может быть, процентов на девяносто, больше, чем мои враги. Все, что у меня произошло неприятного, плохого, неправильного, обидного, горького, я это сделала сама. Однако самобичеванием заниматься тоже глупо… Человек есть, каков он есть.

Врожденный характер – это безусловно. Но существует великая вещь – воспитание. Человека желательно воспитывать сразу, как он родился, через год будет поздно. Все зависит от того, как воспитывать – в добре или зле, на нервах или на спокойствии. Не думаю, что надо слишком сюсюкать, и ни в коем случае не кричать и не бить. Не надо человека одергивать каждую секунду. Почему-то многие взрослые считают маленького ребенка идиотом. Напрасно думать, что дети ничего не помнят и не понимают.

Я, например, помню все, что со мной было в детстве, и мне часто казалось, что взрослые – глупые. Я хорошо помню свою бабушку, что она говорила, где лежала, как к ней доктор-китаец приходил. А когда бабушка умерла, мне было всего три года. Не надо довлеть своей волей, ребенок покорится, потому что он слабый. Чаще родители относятся к детям лучше, чем дети потом к родителям. Нужно с ребенком быть, как со взрослым, и разговаривать с ним нормально. Вообще дальше от крайностей, ближе к истине.