Золотого муската приму пальцы стисну аж хрустнут фаланги

Золотого муската приму,пальцы стисну - аж хрустнут фаланги. Мой курносый седеющий ангел,мы с тобой еще будем в Крыму.

Сегодня у меня немного странный день. Странен он потому, что я решила устроить себе праздник прямо посреди недели, т.к. сегодня у меня крайне приятная тема. Это тема посвящена моему любимейшему из любимых вину - Белому мускату Красного камня.

Это вино бывает только марочное, оно зреет в дубовых бочках не менее двух лет. Это вино заслужило много похвал и медалей, выиграло огромное количество конкурсов и заняло много первых мест.

Цвет и вкус:

Вино светло-янтарного цвета. Аромат ярко выраженный мускатный с медовыми, цветочными и луговыми ароматами. Во вкусе ощущается легкий цитрон, апельсиновая корка и чайная роза. Я отчетливо ощущаю вкус сушеного инжира и сладость фиников.

Марка вина была создана в 1944 году Александром Егоровым. Название получило по месту произрастания винограда — от известняковой скалы с красноватым оттенком Красный Камень.

Для производства данного сорта используется исключительно виноград сорта Мускат белый, произрастающий на единственной плантации возле скалы Красный Камень, если его сахаристость превосходит 29 % (производилось из винограда 1946, 1947, 1948, 1949, 1951, 1952, 1953, 1954, 1955, 1956, 1957, 1966, 1969, 1971, 1974, 1977, 1983, 1984, 1986, 1988, 1991, 1995, 2000, 2005 годов). Вино созревает в дубовой таре не менее 2 лет.

Цвет вина — светло-янтарный. Аромат мускатных ягод с медовыми тонами цветов, трав альпийских лугов, чайной розы, апельсиновой корочки. Во вкусе ощущается лёгкий цитрон.

Кондиции: спирт — 13 %, сахар — 23 г/100, титруемые кислоты — 5,5—6 г/куб. дм.

Господа! Вино столь высокого качества неуважительно пить сидя… (английский эксперт по винам доктор Тейчер.

Это изысканный десерт, который имеет большую известность. Правда, надо отметить, что цена не очень доступна. Я покупала его летом 2014 года непосредственно в Ялте 750р. за бутылку. Но если учесть, что пьется вино по чуть-чуть, как и обычный ликер, то станет понятно, что хватит его ни на один вечер, а мне хватает вообще на месяц.. Наслаждаться вином можно долго, словно по глоточку вкушать само солнце, море и лето, Крым.

Насыщенное, самодостаточное, доставляет не только вкусовое, но и эстетическое наслаждение своим янтарным цветом, даже если пьешь из обычного стакана, чувствуешь себя немного художником, творцом.

Оно как любое произведение искусства - требует уважения и внимания при распитии.. Оно годится для самого-самого праздничного стола, также может вполне украсить и ущербный индустриальный пейзаж. Серый осенний день сделает майским. Не скупитесь - лучше выпить раз в месяц такого вина, оно стоит того.

Когда наклоняешь бокал, оно не стекает как вода, оно оставляет за собой след. Его невозможно пить залпом, тогда будет полностью потеряна прелесть вина, его пьешь глотками и чувствуешь каждым рецептором его неповторимый вкус.

Резюмируя все выше сказанное,

я не просто его рекомендую, очень настоятельно РЕКОМЕНДУЮ, это достойнейшие вино.Оно заслуживает 6 звезд . Это не реклама. Это вино действительно достойно внимания и уважения, оно высочайшего качества, при распитии которого, получаешь огромное наслаждение. Не могу определенно ответить на вопрос, в каком конкретном магазине можно его приобрести именно в России, но знаю точно, что бывает оно в Ашане, а если повезет, то возможно его можно будет встретить и в других крупных супермаркетах..

Форум о русском языке

Я и Украина

Прикатить на берег крымский и на Турцию глядеть,
а потом взмахнуть крылами, оттолкнуться и взлететь
по чудесному капризу, по небесному лучу.
Проплывают лодки, рыбы, все плывет, а я лечу!

Пролетаю я над морем, над стамбульской Галатой.
Подо мною жизнь иная. Рог довольно Золотой,
минареты, и трамваи, и бараньи шашлыки.
А у нас -- одни раздоры, только слезы да штыки.

Вот стою уже я прочно на стамбульском берегу,
но гляжу на крымский берег, изогнувшийся в дугу.
Шею вытянул до хруста, мысли черные гоня:
неужели все впустую? Как там нынче без меня?

Что за грозные решенья долетают сквозь туман?
То ли впрямь разоруженье, то ли заново обман?
Что там будет? Кем мы были? Кто мы есть и что нас ждет.
А на пристани турецкий собирается народ.

Все дела давно забыты, и веселье, и уют,
и они тостов не праздных и не манны с неба ждут,
ждут, чтобы Мазлум с Ахметом здесь, на краешке земли,
с русского на их турецкий боль мою перевели.

Мы с тобой ещё будем в Крыму

Золотого муската приму,
Пальцы стисну — аж хрустнут фаланги.
Нам поможет хранитель наш ангел,
Мы с тобой ещё будем в Крыму!

Нас еще изабеллы лоза
Исцелит от столичного сплина, -
Лишь бы годы не горбили спину,
Лишь бы солнце слепило глаза.

Где бы век ни пришлось куковать,
Сколько б жизнь ни расставила вешек, -
Как соленый миндальный орешек
Нам с тобой ещё Крым смаковать!

Отпускные деньки коротки,
Но они повторятся, ей-богу! -
Лишь бы смерть не пристроилась в ногу,
Лишь бы жизнь не брала за грудки.

Уроженцы рождественских стуж,
Накануне отъезда в столицу
Мы свои посмуглевшие лица
Запрокинем под солнечный душ!

Ни айву не хочу, ни хурму, -
Лишь бы море под солнцем искрило,
Лишь бы знать, уезжая из Крыма:
Мы с тобой ещё будем в Крыму!

Я на несколько дней,
Я уеду.
а пока, если можно,
Поживу в этом месте, где так безнадёжно близки
Золотые пески, о которых не знает таможня,
И загаром на лицах судьбы благосклонной мазки.

В час, когда за обрывом, знобящим, как заморозки,
Холодея слегка и привстав на носки,
Серебрясь на воде и дробясь в объективе балкона,
Расплывается солнце, языческий образ тоски,

Так щемит позабыто, что солнце - Отец мой и Бог!
Анонимность творенья, как боль, не давала покоя.
Я пощады прошу. Я любовью к Тебе изнемог.
Только жизнь у меня - объясни мне, что это такое!

Это тоже было про Крым. Стихи знакомого моей знакомой. она осталась в Харькове и в прошлом.

Свежак надрывается. Прет на рожон
Азовского моря корыто.
Арбуз на арбузе - и трюм нагружен,
Арбузами пристань покрыта.

Не пить первача в дорассветную стыдь,
На скучном зевать карауле,
Три дня и три ночи придется проплыть -
И мы паруса развернули.

В густой бородач ударяет бурун,
Чтоб брызгами вдрызг разлететься;
Я выберу звонкий, как бубен, кавун -
И ножиком вырежу сердце.

Пустынное солнце садится в рассол,
И выпихнут месяц волнами.
Свежак задувает!
Наотмашь!
Пошел!
Дубок, шевели парусами!

Густыми барашками море полно,
И трутся арбузы, и в трюме темно.
В два пальца, по-боцмански, ветер свистит,
И тучи сколочены плотно.
И ерзает руль, и обшивка трещит,
И забраны в рифы полотна.

Сквозь волны - навылет!
Сквозь дождь - наугад!
В свистящем гонимые мыле,
Мы рыщем на ощупь.
Навзрыд и не в лад
Храпят полотняные крылья.

Мы втянуты в дикую карусель.
И море топочет как рынок,
На мель нас кидает,
Нас гонит на мель
Последняя наша путина!

Козлами кудлатыми море полно,
И трутся арбузы, и в трюме темно.

Я песни последней еще не сложил,
А смертную чую прохладу.
Я в карты играл, я бродягою жил,
И море приносит награду,-
Мне жизни веселой теперь не сберечь -
И руль оторвало, и в кузове течь.

Пустынное солнце над морем встает,
Чтоб воздуху таять и греться;
Не видно дубка, и по волнам плывет
Кавун с нарисованным сердцем.

В густой бородач ударяет бурун,
Скумбрийная стая играет,
Низовый на зыби качает кавун -
И к берегу он подплывает.
Конец путешествию здесь он найдет,
Окончены ветер и качка,-
Кавун с нарисованным сердцем берет
Любимая мною казачка.

И некому здесь надоумить ее,
Что в руки взяла она сердце мое.

Если кто тут еще не знает - у меня теперь есть еще одна работа, работа, призванная хоть как-то успокоить шило в одном интересном месте и одновременно принести какую-то социальную, не побоюсь этого слова, пользу. Я теперь участвую в качестве организатора в детских поездках. То есть у поездок есть Самый Главный Начальник, который их придумывает и продумывает все - билеты, маршрут, питание, жилье, наличие тех самых детей, которых надлежит чему-то в этих самых поездках учить. Он же, собственно, и учит - скалолазанью, сплавам по рекам, сноуборду, горным лыжам, пешим и горным походам, и еще куче всякого хорошего. Честно говоря, учит именно той жизни, которую я обожаю и которую должен попробовать каждый ребенок, пока у него еще есть желание везде залезть, везде побегать и все понять самому, прежде чем сесть за компьютер. Или не сесть, если захочет продолжить. Но это мое глубоко личное мнение, конечно.
А я во всем этом безобразии участвую как человек, который тоже немного может лазать и чуть-чуть понимает в альпинизме, и даже, смею надеяться, может этому поучить немного. А еще я отвечаю за возвращение детей целыми и неповрежденными, отвечаю за обгоревшие уши, разбитые коленки и использование сорбентов в педагогических целях (эта суровая история нуждается в личном пересказе, конечно). Так вот, в рамках этой моей работы мы свозили детей в поездку в Крым на скалы, от которой я сама получила массу удовольствия.

(на этом реклама закончилась, началась собственно история ;)

Мы прожили сказочную неделю в Крыму. Не просто прожили, мы там лазали по скалам на берегу моря, так, что когда залезаешь на самый-самый верх, видно, что море не плоское, а круглое. Мы купались, мы бродили по склонам древних коралловых рифов, мы встречали рассвет, наблюдая, как солнце медленно карабкается вверх по зубцам Генуэзской крепости, мы смотрели на звезды, запрокинув голову в зенит, где плывет Большая Медведица.

У меня от упоминания имени Крым все замирает внутри, вспоминается соленый морской ветер, запах можжевельника, нагретого солнцем, огромные звезды, плеск прибоя и солнечные брызги на гребнях волн, крики чаек и солнце-солнце-солнце… Крым – это такая квинтэссенция счастья. Я готова ехать в Крым в душном поезде, лететь на старом самолете с тремя пересадками, да я и от багажника машины, кажется, не отказалась бы. Но мы выбрали поезд и целый день наблюдали, как за окном наша ранняя-ранняя несмелая московская весна сменяется южным летом, почти ночью мы приехали в Симферополь, вдохнули запах цветущей сирени, каштанов и нагретого за день асфальта – и поехали в Судак, где нас ждала база КСС, откуда до местного скалодрома 10 минут неспешным шагом.

Геологи считают, что полуостров Крым появился на месте мелкого и теплого древнего моря, где 150 млн лет назад жили моллюски и кораллы. Потом море обмелело и отступило, но оставило после себя на побережье современного Черного моря множество скал, сложенных древними коралловыми рифами, раковинами, их обломками и другими морскими отложениями. Эти раковины до сих пор остались в виде отпечатков и окаменелостей, которые можно заметить, если быть внимательным. Известняки - породы, из которых состоят эти скалы - очень мягкие и непрочные. И потому так подвержены разрушительному воздействию ветра, солнца и воды – стихий, которых в Крыму в избытке. Вот почему их поверхность вся испещрена дырками и дырочками, гребнями, впадинами, выпуклостями и прочими неровностями, о которых просто мечтают скалолазы. Ведь каждая из них – зацепка, без коих лазать было бы… ну, скажем так, затруднительно. Именно поэтому натуральный рельеф крымских скал привлекает так много любителей куда-нибудь залезть.

Если я скажу, что все время лазать и только лазать скучно, то это будет не совсем правда. По крайней мере – не совсем правда про меня. Если быть до конца откровенной – мне еще с детства было только дай куда-нибудь залезть, потом за уши не оттащишь. (Как давно известно – чем круче джип, тем дальше за трактором идти. К слову, в этой поездке я получила много знаний о том, что делать, если ты одновременно и джип и трактор, но это уже другая часть истории)…
Но, находясь совсем рядом, нельзя было не попасть в Судакскую Генуэзскую крепость и не прогуляться по тропе Голицина на Царский пляж. И, с трудом отцепив себя от скал, мы побывали и там и там.

Самая высокая точка крепости – смотровая башня, стоящая на самом краю отвесно обрывающейся в море скалы – древнего кораллового рифа. Она-то и стала нашей целью. Тем более что возле башни стоит триангулятор, отмечающий вершину скалы, а на подходах отлично можно тренировать технику подъема и спуска по крутым склонам.

День был жаркий, идти было трудно, а самому младшему участнику было совсем уж не легко. Он медленно шел рядом со мною наверх, и было видно, что он думает: силы его на исходе, надо бы скорее сесть, а лучше - лечь. Поджидая его, я заметила, что за спиной у него открывается великолепный вид. А ну-ка, давай я тебя здесь сфотографирую – предложила я. И обнаружила поразительный психологический эффект – мальчик гордо встал, расправил плечи, я его сфотографировала, а он так и пошел дальше – распрямив спину и улыбаясь! Вот она, великая сила искусства!

Второе наше путешествие было в Новый Свет. Да, мы тоже поддались искушению и поехали по указателю, честно сообщившему, что впереди – Рай.

Парадизом называли это поселение еще со времен генуэзцев, Новым Светом – уже нашими соотечественниками в конце 19 века, чтобы отличать от старых владений в Гурзуфе и Ялте. Самым знаменитым владельцем этих земель был князь Голицын, основавший здесь завод шампанских вин. Но у нас была детская поездка, поэтому нас интересовало второе детище князя - Голицынская тропа.

Начинается тропа Голицына в правой части бухты Нового Света, отсюда открывается прекрасный вид на самый большой коралловый риф Крыма – гору Сокол, массив, в котором пробито множество сложных скалолазных трасс, может быть, ждущих нас в будущем.

Конечно, тропа появилась задолго до того, как поселок перешел во владение князя Голицына. В средневековье тропа называлась тропой неверных, так называли мусульмане православных, ходивших по этой тропе в храм, расположенный в гроте, в который мы и попали, завернув за угол. Потом в этом гроте чего только не бывало – и вино хранилось, и концерты устраивались, и назывался он – то гротом Голицына, то гротом Шаляпина. А сейчас это просто очень красивый оазис прохлады на пути по тропе.

Отдохнув, мы прошли над Синей (Разбойничьей) бухтой и поднялись по тропинке на мыс Капчик, похожий на дельфина. И в этот раз он подтвердил, что не зря мне столько раз виделся дельфин в его очертаниях! Как только мы поднялись на самый верх, туда, откуда видно даже Аю-даг – в море показалась стая дельфинов. Все-таки это прекрасное зрелище – звери, красивые, здоровые и свободные, в своей естественной среде обитания. Просто плывут куда-то по делам, грациозно выныривая из воды – не за корабликом, выпрашивая еду, не в дельфинарии – а свободные – в море…

Но все же самое сложное и интересное началось, когда мы спустились с мыса Капчик и оборудованная тропа привела нас к зарешеченному входу в еще один грот. Говорят, там случаются обвалы, поэтому туристов пускать перестали. Той же решеткой отделили часть тропы, ведущей на царский пляж, потому что тропа частично осыпалась и представляет собой определенную опасность, если у вас нет соответствующей подготовки. Но у нас с подготовкой все было хорошо, и дети не просто так тренировались несколько недель на скалодроме в Москве и еще несколько дней на нашем домашнем крымском скалодроме с гордым именем Болван. Поэтому мы смело перебрались на заброшенную тропу и аккуратно, с элементами лазанья, преодолели участок до Царской бухты. И оказались там совершенно одни. Все было только наше – мелкий галечный пляж, прогретая на мелководье вода, пейзажи, не отягощенные присутствием других людей. И только иногда приходили экскурсионные кораблики, с которых отдыхающим сообщалось, что они находятся в заповедной бухте, куда людям не попасть ни с берега, потому что путь труден и опасен, ни с моря, потому что мелководье непригодно для причаливания. Как экскурсоводы объясняли своим подопечным наше присутствие на недоступном пляже, остается для меня загадкой.

Обратный путь наш шел через можжевеловую рощу, по тропинке, ведущей прямо в Новый Свет – узкой и потаенной, неизвестной большинству отдыхающих, да и сложной для них, наверное, на наше счастье. Говорят, фитонциды (летучие вещества), которые выделяет можжевельник, лечат болезни дыхательной системы и сердца, и убивает болезнетворные бактерии. Не знаю, знаю только, что меня он делает счастливой, это точно проверено многократной серией экспериментов.

Мало того, что закончилась поездка в Крым, так еще и рассказ о ней закончился, и от этого немного грустно. Единственное, что утешает меня на этом месте – я еще обязательно вернусь! Столько еще нехоженых путей, непокоренных вершин, неизведанных скалолазных маршрутов! Тем более - а это я точно знаю теперь на собственном опыте – лазанье по естественному рельефу очень быстро поднимает уровень лазанья. Казалось бы только что я, лазающая на скалодроме 5с с нижней страховкой спокойно и расслабленно, стояла перед трассой, обозначенной 5b, и она представлялась мне совершенно ровной и на ней, елки-палки, ни одной зацепки не обозначено ни цветной ленточкой, ни раскрашено в разные цвета. И как тут лезть? И вот, через какие-то семь дней я гордо пролезла 5c, и даже коленки не дрожали.
А потом – уже в Москве – трассу 6а+, не дававшуюся мне целый месяц до поездки, как я не билась. И под конец, в закрытие сезона перед летом – 6b, чем горда невероятно уже неделю.
Чем не повод вернуться? Скажем, в сентябре?

Золотого муската приму,
Пальцы стисну - аж хрустнут фаланги.
Мой курносый седеющий ангел,
мы с тобой еще будем в Крыму.

Нас еще изабеллы лоза
исцелит от столичного сплина,-
лишь бы старость не горбила спину,
лишь бы солнце слепило глаза.

Где бы век ни пришлось куковать,
сколько б жизнь ни расставила вешек, -
как соленый миндальный орешек,
нам с тобой еще Крым смаковать.

Отпускные деньки коротки,
но они повторятся, ей-Богу! -
лишь бы смерть не пристроилась в ногу,
лишь бы жизнь не брала за грудки.

Уроженцы рождественских стуж,
накануне отъезда в столицу
мы свои посмуглевшие лица
запрокинем под солнечный душ.

Ни айву не хочу. ни хурму, -
лишь бы море под солнцем искрило,
лищь бы знать, уезжая из Крыма:
мы с тобой еще будем в Крыму!

Четырежды падут все вехи и устои,
Исчезнут города, осыпятся сады,
Но что бы ни стряслось, тревожиться не стоит -
Дождь смоет все следы. дождь смоет все следы.

Ведь время - тоже дождь, который вечно длится,
Который не щадит ни женщин, ни мужчин.
Он хлещет наугад по крышам и по лицам,
По инею волос, и кружевам морщин.

И, сколько б ты ни жил, в какой бы ни был силе,
И кто бы ни склонял тебя на все лады,
И сколько б ни вело следов к твоей могиле -
Дождь смоет все следы. дождь смоет все следы.

Так думал я, когда от грома задрожали
Промокшие дворы. И два моих птенца,
Которых мы с тобой так рано нарожали,
Устроили галдеж перед лицом отца.

И понял я в тот миг, от ливня изнывая,
Что детский этот крик, ворвавшийся сюда,
И есть тот самый след, который несмываем,
Который негасим никем и никогда.

. А дождь стучит вовсю. И помощи не просит.
Звенящую метлу, зажав в своей горсти,
Он драит тротуар, как палубу матросик,
И мокрый тротуар, как палуба, блестит.

Теперь нам не надо по улицам мыкаться ощупью:
машины нас ждут и ракеты уносят нас вдаль.
А всё-таки жаль, что в Москве больше нету извозчиков,
хотя б одного, и не будет отныне, - а жаль.

Я кланяюсь низко познания морю безбрежному,
разумный свой век, многоопытный век свой любя.
А всё-таки жаль, что кумиры нам снятся по-прежнему,
и мы до сих пор всё холопами числим себя.

Победы свои мы ковали не зря и вынашивали,
мы всё обрели - и надежную пристань, и свет.
А всё-таки жаль: иногда над победами нашими
встают пьедесталы, которые выше побед.

Москва, ты не веришь слезам - это время проверило,
железное мужество, твердость и сила во всем.
Но если бы ты в наши слезы однажды поверила,
ни нам, ни тебе не пришлось бы грустить о былом.

Былое нельзя воротить. Выхожу я на улицу
и вдруг замечаю: у самых Арбатских ворот
извозчик стоит, Александр Сергеич прогуливается.
Ах, завтра, наверное, что-нибудь произойдет!

Нас еще изабеллы лоза
исцелит от столичного сплина,-
лишь бы старость не горбила спину,
лишь бы солнце слепило глаза.

Где бы век ни пришлось куковать,
сколько б жизнь ни расставила вешек,-
как соленый миндальный орешек,
нам с тобой еще Крым смаковать.

Отпускные деньки коротки,
но они повторятся, ей-Богу!-
лишь бы смерть не пристроилась в ногу,
лишь бы жизнь не брала за грудки.

Уроженцы рождественских стуж,
накануне отъезда в столицу
мы свои посмуглевшие лица
запрокинем под солнечный душ.

Ни айву не хочу. ни хурму,-
лишь бы море под солнцем искрило,
лищь бы знать, уезжая из Крыма:
мы с тобой еще будем в Крыму!

Гляжу на двор арбатский, надежды не тая,
вся жизнь моя встает перед глазами.
Прощай, Москва, душа твоя
всегда-всегда пребудет с нами!

Расписки за винтовки с нас взяли писаря,
но долю себе выбрали мы сами.
Прощай, Москва, душа твоя
всегда-всегда пребудет с нами!

Там на фото что ни девушка -
будто ей одеться не во что.
Срамоту эту кромешную
не приемлю, же конечно, я.
Но смотрел ее подолгу я,
ибо полон чувством долга я
всем поведать, кто не видели,
чтоб, как я, возненавидели.

Значит, так: однажды в Сохо,
где из секса воздух соткан,
где девица, если в блузке,
то под блузкою - гола.
Вся налившаяся соком
подошла ко мне красотка -
девка, стало быть, по-русски,
а по-аглицки - "герла".

И сжимает она локоть мне:
мол, не скучно ли вам в Лондоне,
и глядит так обольщающе,
так мне много обещающе.
Но, ее не слыша лепета,
я стою такой бестрепетный
и сжимаю хваткой львиною
восемь пенсов с половиною.

Я налево, я направо -
и она туда ж, отрава.
А в ногах - как будто вата,
все напрасно - я горю!
А она мне шепчет страстно:
"Ах, какой вы строгий, право!
Вы, наверно, консерватор?"
"Нет, я русский", - говорю.

Она грудь в меня направила -
а у меня другие правила.
Уж она от страсти корчится -
а мне совсем ее не хочется.
От нее несет немыслимо
чем-то вроде "Диориссимо",
но меня тошнит от запаха
загнивающего Запада.

Озарен моральным светом,
опасаясь жуткой драмы,
объяснил я ей по-русски
в этот вечер роковой,
что на белом свете этом
окромя жены и мамы
и общественной нагрузки
мне не надо никого.

Вся горячая и юная,
как вослед она мне плюнула!
Что-то крикнула, родимая,
страшно непереводимое.
Но, на дурь ее не сетуя,
я пошел из Сохо этого,
той девицею не понятый,
но с головою гордо поднятой!

Об ее припомнив теле,
я слюну украдкой вытер:
от таких - скажи на милость! -
как себя я огражу?
Я весь день провел в отеле,
я один боялся выйти,
а уж что мне ночью снилось -
никому не расскажу.

На вымокшей Сумской, не ведая родства,
вне суетной молвы, вне пошлого и ложного
два ангела земных, два зимних божества
сольются впереди в единство невозможное.

Наутро я в себе замечу их следы,
ступлю на них - и вот, казня меня и милуя,
две радости мои и две мои беды
сплетутся за спиной в единство шестикрылое.

И вертикальный вихрь шуршащих этих крыл
со мною взмоет ввысь упруго и напористо
над россыпями лиц, которые открыл,
над ледяным дождем, который ночью лил,
и бросит на вокзал перед отходом поезда.

Вокзальные часы ударят десять раз,
ударят, как звонарь на колокольной звоннице,
и увлажнит глаза прощальный шелест фраз,
и лязгнут буфера, и поезд с места тронется.

Все канет в темноту - и ты, и он, и вы,
и тающий перрон, и с ним такая жаркая,
клокочущая (ах!), недолгая (увы!),
хмельная благодать полуночного Харькова.

Его я пересек и вдоль и поперек,
полна моя душа, пусты мои карманы.
Туманный Альбион - он так меня берег,
что я не увидал ни одного тумана.

Мне в Лондоне теперь знаком любой квартал,
меня берут в полон старинные фасады.
Я с Диккенсом вчера весь вечер проболтал,
а завтра на обед я приглашен к Форсайтам.

Английский пробил час на аглицких часах.
Я писем не пишу, но только вы поверьте -
я очень скоро сам в потрепанных джинсах
влечу в наш старый дом, как письмецо в конверте.

И двери распахну, и задохнусь от слез,
и дети закричат, и мама тихо ахнет,
и где-то за стеной соседский тявкнет пес,
почуяв, что в дому нерусским духом пахнет.

Ты сейчас далеко-далеко,
Между нами снега и снега.
До тебя мне дойти нелегко,
А до смерти - четыре шага.
Пой, гармоника, вьюге назло,
Заплутавшее счастье зови.
Мне в холодной землянке тепло
От твоей негасимой любви.
Мне в холодной землянке тепло
От твоей негасимой любви.

Бьётся в тесной печурке огонь,
На поленьях смола, как слеза.
И поёт мне в землянке гармонь
Про улыбку твою и глаза.
Про тебя мне шептали кусты
В белоснежных полях под Москвой,
Я хочу, чтоб услышала ты,
Как тоскует мой голос живой.
Я хочу, чтоб услышала ты,
Как тоскует мой голос живой.

Пока юный еще, все победы - не те.
В мельтешении дел, в городской маете
не обретши ни душу, ни тело,
жил и был бы на Ниде, как вольный казак.
Ничего бы не делал. Точнее сказать -
ах, чего бы я только не делал!

Есть блаженное дело: закутаться в плащ
и отправиться ночью на вымерший пляж,
неухоженный и охладелый.
И, как брошенный пес в опустевшем дому,
побродить по песку одному, одному, -
это тоже блаженное дело.

. Мне бы сдунула Нида морщины со лба,
как сухую листву. Но паскуда-судьба
мне мои не отпустит печали.
Все персты у судьбы указательные -
повинуясь перстам, встану затемно я
и мотор заведу, и отчалю.

Будет утро бодрить, как сухое вино,
будет, словно в романсе, туманно оно.
Будет сердце сжиматься от горя.
Я промчусь по косе, как лихой катерок,
и затылок погладит сырой ветерок,
долетевший с Балтийского моря.

Над Ригой шумят, шелестят снегопады,
Утопли дороги, недвижны трамваи.
Сидят на перилах чугунной ограды
Я, черная птица, и ты, голубая.

Согласно прогнозу последних известий,
Неделю нам жить, во снегах утопая.
А в городе вести: скитаются вместе
Та, черная птица, и та, голубая.

Две птицы скитаются в зарослях белых,
Высокие горла в снегу выгибая.
Две птицы молчащих. Наверное, беглых!
Я - черная птица, а ты - голубая.

Качаются лампочки сторожевые,
Качаются дворники, снег выгребая.
Молчащие, беглые, полуживые,
Я - черная птица, и ты - голубая,

Снега выпадают и денно и нощно,
Стремятся на землю, дома огибая.
По городу бродят и денно и нощно
Я, черная птица, и ты, голубая.

Снега, снегопады, великие снеги!
По самые горла в снегу утопая,
Бежали и бродят - ах, в кои-то веки -
Та, черная птица, и та, голубая.

Здесь горы в белых облаках.
Пора больших тревог…
Горит в заснеженных сердцах
Альпийский огонёк.

Ой, везде он побывал, кроме Крыма,

Ой, полмира исходил, ой, полсвета,

Ну как же Крым-то пропустил, как же это?
Не пойму, ну почему так все не просто,
Если хочется ему очень остро
От любви, тоски, долгов и погоста -
На желанный дорогой полуостров!

Он всех женщин разлюбил, и вестимо,

Он все песни позабыл, кроме Кима.

Но по-прежнему душа уязвима,

И по-прежнему тропа - мимо Крыма,

И по-прежнему она - мимо моря,

И по-прежнему судьба - мимо лета.

Как же это - по пути в крематорий,

Как же в Крым не заглянуть, как же это?

О, Крым, Крым, Крым!

Это полуостров такой,

Голубая волна, голубая мечта,

Приголубит тебя, точно голубя,

И полюбит тебя, и погубит тебя,

Ты над домом, над дымом, над Крымом

Подымешься вверх, и вверху облака

Обласкают тебя. О, если бы так!

А у нас метель метет, не иначе как,
И ползет весь народ на карачках,
А ты хочешь убежать от метели,
Как же это понимать в самом деле?

Все ползут и ты ползи осторожно.
Что ж поделать, гололед, очень скользко.
Полуостров захотел! Это можно.
Правда, Крымский далеко, близко Кольский.

Что метель! Куда страшней кривотолки.
Погляди ты на людей, это ж волки!
И попасть на их клыки очень просто,
Подниматься не моги выше роста
Своего, ползи ползком преклоненно.
Здесь ни смерти, ни судьбы не обманешь.
Если встанешь, упадешь непременно,
А уж если упадешь, то не встанешь.

Но только как же убедить пилигрима,
Если смог все позабыть, кроме Крыма.
Ничего он понимать не желает,
Да все и так он, твою мать, понимает.

Просто хочет он сорваться из дома,
Просто любит он скитаться ужасно,
Хоть к нечистому, хоть в пекло, хоть в омут,
Ну, а лучше всего - в Крым, это ж ясно!

О, Крым, Крым, Крым!
Что это такое?
Это полуостров такой,
Голубая волна, голубая мечта
Приголубит тебя, точно голубя,
И полюбит тебя, и погубит тебя,
Любого, и снова
Ты над домом, над дымом, над Крымом
Подымешься вверх, и вверху облака
Обласкают тебя. О, если бы так!

И последний шлешь привет героиням,
Прячешь в пазуху пакет с героином,
Произносишь монолог надоевший,
Скучно глядя в потолок отсыревший.

И, оставив устремленья благие,
Потихоньку прочь со сцены крадешься,
Так как публика давно в летаргии,
И оваций от нее не дождешься.

И поэтому бочком - за кулисы,
Ну а там уже кругом кипарисы.
Ой, наполниться душа ароматом,
Эвкалиптами дыша и гранатом;
Вот уж где ты горевать перестанешь:
И посмеешься над холодной Европой,
И упадешь ты на песок, и не встанешь,
И всю жизнь так пролежишь, кверху пузом.
О, если бы так.

И капли дождя на вагонах его
наутро замерзнут
и станут похожими на молоко,
а может - на звезды.

А мы, будто щепки по ветру - куда?
Скажите, кто знает.
Нас медленный поезд "Москва - Воркута"
всегда обгоняет.

Как в мерзлую землю вгрызаться киркой,
ладони в занозах,
и острые брызги да как молоко,
а может - как звезды.

В высоких широтах дорога крута:
все дальше на полюс.
И нам на подмогу "Москва - Воркута"
придумали поезд.

Там с шапки полярной бежит молоко,
а может быть, звезды.
И станет под утро тепло и легко
уснувшим, замерзшим.

В московских квартирах и жизнь коротка -
подумаешь, сроки.
И медленный поезд "Москва - Воркута"
не дальний - далекий.

И млечные звезды по небу плывут,
и воздух с озоном.
Нас в дачную зону вагоны везут.
В какую нам зону?

Я видел Нагайскую бухту да тракты,
Улетел я туда не с бухты-барахты.

Однажды я уехал в Магадан,
Не от себя бежал, не от чахотки.
Я вскоре там напился вдрободан водки.

Но я видел Нагайскую бухту да тракты,
Улетел я туда не с бухты-барахты.

За мной летели слухи по следам,
Опережая самолет и вьюгу,
Я все-таки уехал в Магадан к другу.

Ты не видел Нагайской бухты, дурак ты.
Улетел я туда не с бухты-барахты.

Я повода врагам своим не дал,
Не срезал вену, не порвал аорту,
Я взял да как уехал в Магадан к черту.

Я видел Нагайскую бухту да тракты,
Улетел я туда не с бухты-барахты.

Я, правда, здесь оставил много дам,
Писали мне: "Все дамы твои биты".
Ну что ж, а я уехал в Магадан, квиты.

Ты не видел Нагайской бухты, дурак ты.
Улетел я туда не с бухты-барахты.

Теперь подходит дело к холодам,
И если так случится, пусть досадно,
Я снова враз уеду в Магадан, ладно.

Я увижу Нагайскую бухту, да тракты,
Улечу я туда не с бухты-барахты.

Ракетчик видит больше,
Чем свой участок неба:
Уральские мартены
И в поле море хлеба,
Московские проспекты
И улицы Тайшета,
Пургу над Воркутою
И мурманское лето.

Вращается планета
В космическом просторе.
Плывут на все широты
Рубиновые зори.
Всё видит наш ракетчик,
За всё солдат в ответе.
И потому над нами
Спокойно солнце светит.

Для кого-то тоска, для тебя - благодать,
|
Иероглифы пишут машины колесами,

И тебе их, наверно, дано прочитать.

Воздух из-под пропеллера - словно цунами.
Опуститесь пониже, товарищ пилот,
Чтоб увидеть поближе своими глазами
Клюквы красные льдинки на кочках болот.

Припев: Севера, Севера,

Обгоняет Казым Ангара.

"В мире нет беспокойней реки", -

Говорят рыбаки.
У тайги есть закон :
Ни к кому не ходить на поклон,
Только ей поклоняемся мы
От зимы до зимы.

Я уехал, а ты почему-то осталась.
Видно, есть что-то сущее у Северов.
Ты по зимникам дальним совсем замоталась,
Согреваясь навек у случайных костров.

Вяжет кружево толстыми спицами вьюга.
Не хватает бортов - это просто кошмар.
Ждут Надым и Сургут по большому по кругу,
А по малому кругу - Игрим, Белый Яр.

Припев:
Цвети, Воркута,
Светла и горда!
Даже в мороз
Хмурой зимой
Сердцем согрет
Мой город родной!

Он глядит на родные просторы,
Он со мной на работу спешит.
Под землею в руках у шахтёра
Лампа ярко, как солнце, горит.
По душе мне суровая тундра
И глубоких снегов чистота.
Как бы ни было в жизни мне трудно,
Не забуду тебя, Воркута!

Читайте также: