Наши крылья не сломаны вовсе наши крылья срастаются в кости
Диалог Гамлета с совестью.
На дне она, где ил и водоросли.
Спать в них ушла,
Но сна и там нет!
Но я ее любил,
Как сорок тысяч братьев
Любить не могут!
Гамлет!
На дне она, где ил:
Ил. И последний венчик
Всплыл на приречных бревнах.
Но я ее любил,
Как сорок тысяч.
Меньше
Все ж, чем один любовник.
На дне она, где ил.
Но я ее - любил??
Хоть сотню проживи, хоть десять сотен лет,
Придется все таки покинуть этот свет,
Будь падишахом ты иль нищим на базаре,
Цена тебе одна: для смерти санов нет.
И, конечно же, мой любимый Александр Яковлевич Розенбаум
Расплатился за все - за досказанность слов,
За любовь и за ласку небесную.
И за то, что мне вновь повезло,
Расплатился я новыми песнями.
Я допел и ушел - за спиною сомкнулись кусты,
И шиповником руки ободраны.
И растаял аккордом простым
Голос мой над озеоными водами.
Сероглазый король
Слава тебе, безысходная боль!
Умер вчера сероглазый король.
Вечер осенний был душен и ал,
Муж мой, вернувшись, спокойно сказал:
"Знаешь, с охоты его принесли,
Тело у старого дуба нашли.
Жаль королеву. Такой молодой.
За ночь одну она стала седой".
Трубку свою на камине нашел
И на работу ночную ушел.
Дочку мою я сейчас разбужу,
В серые глазки ее погляжу.
В чем сущность божественной песни дождя?
Осенней тоски колыбель тихим вздохом
Путем сновидений качает меня.
А там, за окном, догорает эпоха.
Плачет окно сквозь безмолвие ночи.
Хлещут пустые озябшие ветки
Бичом непогоды. И ветер хохочет,
И мечется птицей, закованной в клетку.
Последние листья – предсмертные муки.
Предвестник зимы – легкий иней на ветках.
Я больше не режу уставшие руки,
Не рвусь, словно птица больная из клетки.
Баллада Судьбы (стихи Маркиз)
Я играю с судьбой,
Я играю судьбу по аккордам,
Чтобы пальцы – огнем, чтобы дни – вязью нот,
Чтобы жизнь, как вино, через край.
Но пристрастен отбор –
Сзади тени незримым эскортом…
Может, кто мне былое обратно вернет
Или память сумеет украсть?
Я в дыханье ветров слышу голос волны, крики чаек.
К горизонту дорожкой уводит карминовый блик.
Но я рыцарь обманчивых снов, и мой образ печален.
Резкий профиль на фоне окна, тень с бокалом Шабли.
Моя дама мертва.
Сердце бьется едва.
Я не знаю, зачем я?
Пусть дорога крива,
Смерть – последний привал.
Я бродяга.
Кочевник.
Я играю в судьбу.
Я играю с судьбой сотни партий.
И фигуры замрут под рукой игрока,
Ожидая сигнала начать.
В море сброшенный буй
Станет точкой отсчета на старте,
И опять вдоль фронтов по извивам рокад,
Подчиняясь тоске книжных чар.
Я не сплю по ночам и слежу, как дожди моют крыши.
Я умею летать, если крылья не сдали в утиль.
Ведь я рыцарь неспетых баллад, и мой голос неслышен.
Но я помню о бурях, как данность приняв полный штиль.
Моя дама мертва.
А слова – лишь слова.
Они дешево стоят.
Пыль былого в отвал,
Если я рисковал…
Впрочем,
Это пустое.
Я играю в судьбу.
Я играю судьбою на вычет.
Так играют с котенком, гоняя моток,
Так бездумно теряют свой шанс.
Огибая мыс Бурь,
Возвращаюсь с богатой добычей,
Но как только на рейде подводят итог,
Понимаю, опять ни гроша.
Я открою окно и увижу маяк в Трапезунде,
И расправят ветра занавески потрепанный стяг.
Но я рыцарь несозданных книг, и мой образ безумен.
Я в обрывках баллад собираю свой мир по частям.
Есть у любви сестра. Ее простое имя
Немолкнущий прибой выносит к берегам.
Оно – как крики птиц над дюнами пустыми,
Как терпкое вино – иссушенным губам,
Как резвому коню – препятствие пустое,
Тому, кто все сказал – веление молчать,
Есть у любви сестра. Но имени простого
Я не могу назвать. Я не могу назвать.
Когда моей любви одежды золотые
Осыпятся дождем на ветреный причал,
Появится она. И в сердце, как в пустыне
Поселится одна. И имя ей.
Печаль…
Но весела любовь, ее златая россыпь
Венчает окоем забывчивого лба,
А у ее сестры медлительная поступь.
И каждый шаг – печать. и имя ей.
Судьба…
На золото любви не могут бросить тени
Ни алая судьба, ни черная печаль,
И лишь ее сестра белеет на причале:
Она сама - предел, она сама – причал
Есть у любви сестра, белы ее одежды,
Сердец не затворить. Печати не стереть.
Под множеством имен ее узнали прежде.
Кто испытал любовь, обязан.
БАЛЛАДА О ПРОКУРЕННОМ ВАГОНЕ
- Как больно, милая, как странно,
Сроднясь в земле, сплетясь ветвями,-
Как больно, милая, как странно
Раздваиваться под пилой.
Не зарастет на сердце рана,
Прольется чистыми слезами,
Не зарастет на сердце рана -
Прольется пламенной смолой.
- Пока жива, с тобой я буду -
Душа и кровь нераздвоимы,-
Пока жива, с тобой я буду -
Любовь и смерть всегда вдвоем.
Ты понесешь с собой повсюду -
Ты понесешь с собой, любимый,-
Ты понесешь с собой повсюду
Родную землю, милый дом.
- Но если мне укрыться нечем
От жалости неисцелимой,
Но если мне укрыться нечем
От холода и темноты?
- За расставаньем будет встреча,
Не забывай меня, любимый,
За расставаньем будет встреча,
Вернемся оба - я и ты.
- Но если я безвестно кану -
Короткий свет луча дневного,-
Но если я безвестно кану
За звездный пояс, в млечный дым?
- Я за тебя молиться стану,
Чтоб не забыл пути земного,
Я за тебя молиться стану,
Чтоб ты вернулся невредим.
Трясясь в прокуренном вагоне,
Он стал бездомным и смиренным,
Трясясь в прокуренном вагоне,
Он полуплакал, полуспал,
Когда состав на скользком склоне
Вдруг изогнулся страшным креном,
Когда состав на скользком склоне
От рельс колеса оторвал.
Нечеловеческая сила,
В одной давильне всех калеча,
Нечеловеческая сила
Земное сбросила с земли.
И никого не защитила
Вдали обещанная встреча,
И никого не защитила
Рука, зовущая вдали.
Я, как блиндаж партизанский, травою пророс.
Но, оглянувшись, очень отчетливо вижу:
Падают мальчики, запнувшись за мину, как за порог,
Наткнувшись на очередь, будто на ленточку финиша.
Падают мальчики, руки раскинув просторно,
На чернозем, от безделья и крови жирный.
Падают мальчики, на мягких ладонях которых —
Такие прекрасные, такие длинные линии жизни.
Роберт Рождественский
Если тебе дадут линованную бумагу, пиши поперёк.
Хуан Рамон Хименес
Я полюбила стихи Андрея Белянина. Что-то такое в них есть.
2.
Дедка скоблил по амбарам, бабка скребла по сусекам. Пекся в испарине банной хлеб из осоки и сейки.
Бабку покинула репка, бабку покинула рыбка. Вроде всё было так крепко, а оказалось - так зыбко.
Дедку оставила бабка, чтобы ей не было зябко, вот и сидят у корыта, дверь у них вечно открыта.
Летом и в зимнюю пору нет у них в доме запоров, всё, что хотите, крадите, только скорей приходите.
Чисто у бабки и тесно, кончилось белое тесто, только на донышке соли - знать, не рассыплется к ссоре.
Солнце над домиком жалит, снова не быть урожаю, свет на востоке рыжеет, скоро и внучку поженят.
Ей бы такого, как дедка, были б и шмотки, и детки. Мыла бы спинки и пятки, всё б у них было в порядке.
Муж у нее со щеками, плохо у нас с мужиками. Ладно, пусть любит такого, может, и выйдет толково.
3.
Внучка сидит на докладе, пальцы у ней в шоколаде. Нервы у внучки ни к черту, ходит и плачет о чем-то.
Думает: "Бабка скучает". Думает: "Дедка в печали". Снег на крылечке растает. Думает: "Я обрастаю".
Я прорастаю сквозь залежь, бабушка, надо мне замуж. Надо мне деток и мужа, только похуже, похуже.
Толстого, злого, заику, в тундру, в землянку, заимку. Жил бы борзыми щенками, тряс бы большими щеками,
Лапал бы девок за ляжки, горькую пил бы из фляжки, звал бы корявой кобылой - я бы тебя позабыла.
Слишком любимого жалко, с ним мне и горько и жарко. Слишком он ясен и статен, я не хочу прорастать им.
Только лишь вечером чистым сердце ладонями стиснет - свиться бы нам, золотистым, мне бы насквозь прорасти с ним.
4.
Бабка сидит у корыта, небо под нею прорыто будто огромной лопатой. Внучка сидела за партой.
Сколько училась, училась - и ничего не случилось. Столько закончила классов, столько ходило народу.
Мальчик ее златовласый тоже стал седобородым.
5.
Радуга клеится липко к лесу - от ели до ели. Господи, думает рыбка, как же мне все надоели.
ИМХО - Имею Мнение Хрен Оспорите :)
Желающего идти Судьба ведет, нежелающего тащит (С)
Мне бы собраться, а я пишу стихи развлечения ради - смотреть, как курсор вышивает слова на экране гладью. (С) Я
Как разглядеть за днями
след нечёткий?
Хочу приблизить к сердцу
этот след…
На батарее
были сплошь –
девчонки.
А старшей было
восемнадцать лет.
Лихая чёлка
над прищуром хитрым,
бравурное презрение к войне…
В то утро
танки вышли
прямо к Химкам.
Те самые.
С крестами на броне.
ПЕРЕБИТЫ, ПОЛОМАНЫ КРЫЛЬЯ
Перебиты, поломаны крылья,
Дикой болью мне душу свело,
Кокаина серебряной пылью
Все дороги мои замело.
Воровать я совсем не умела –
На Привозе учили воры,
А за это я песни им пела,
Эти песни далекой весны.
До шестнадцати лет не влюблялась,
Точно роза в саду я цвела,
А с шестнадцати лет я пропала –
И курила, и водку пила.
Ветер по полю свищет и стонет,
Ветер в старые окна стучит…
А любовь моя в речке не тонет
И в огне никогда не горит.
Я хожу, все хожу и не знаю,
Что конца этой песенке нет…
Я девчонка еще молодая,
А душе моей тысяча лет!
Песня из кинофильма Евгения Червякова "Заключенные" (1936), посвященного перевоспитанию преступников на Беломорканале. Ее поет в женском бараке одна из лагерниц, аккомпанируя себе на гитаре. Композитор фильма - Юрий Шапорин, автор текстов песен - Сергей Алымов. Получается, они и есть авторы песни.
Песня получила популярность в уголовной среде, а первый куплет стал популярной в конце XX века тюремной татуировкой. См. также близкую песню о любви к хулиганам - "Жиганка" ("Я на свет родилася ребенком. ").
Фрагмент фильма с песней:
Перебиты, поломаны крылья,
Дикой болью всю душу свело,
Кокаина серебряной пылью
Все дороги мои замело.
Тихо струны гитары рыдают
Моим думам угрюмым в ответ
Я совсем ведь еще молодая,
А душе моей тысяча лет!
Если б можно унять эту муку,
Потушить это пламя в груди,
Чем развеять проклятую скуку?
Ничего не дано впереди!
Исполнение Татьяны Кабановой, передача "Музыкальный ринг", канал РТР, 21 мая 1999:
ВАРИАНТЫ (6)
1. Перебиты, поломаны крылья…
Перебиты, поломаны крылья,
Серой болью всю душу свело.
Кокаина серебряной пылью
Все дороги мои замело.
Приходила домой очень поздно,
Все родные ругали меня:
- Погубила ты жизнь молодую,
Погубила ты, дочка, себя!
Много краски на губы я клала,
Спотыкач я любила, пила,
Всем мужчинам я строила глазки –
Сколько их целовало меня!
А теперь я уже поиначе
На судьбу свою грустно гляжу.
А за что мне участь такая?
Кто накликал такую судьбу?
Вот весною попала за кражу,
За поломку большого замка.
И несчастье я там получила –
Догадаетесь сами, друзья.
Вы играйте, проклятые струны,
Разгоните тоску и печаль!
На родных на своих не надейся,
А по воле поменьше скучай!
И на этом я песню кончаю,
Не судите жестоко меня –
Я девчонка еще молодая,
А душа моя горя полна.
Блатная песня: Сборник. – М.: Изд-во ЭКСМО-Пресс, 2002.
1. Перебиты, поломаны крылья,
Дикой болью всю душу свело.
Кокаина серебряной пылью
Все дороги мои замело.
2. Я иду и бреду, спотыкаясь,
И не знаю, куда я иду.
Ах, зачем наша участь такая,
Кто накликал нам эту беду.
3. Тихо струны гитары рыдают
Моим думам печальным в ответ.
Я совсем ведь еще молодая,
А душе моей тысяча лет.
4. Посмотрите, что стало со мною,
Куда делась моя красота,
И румянец, что создан зарею,
И волнистых волос густота.
5. Перебиты, поломаны крылья,
Дикой болью всю душу свело.
Кокаина серебряной пылью
Все дороги мои замело.
Последнее двустишие куплетов повторяется
Слова и музыка – не позднее 1930 года. Текст 4-го куплета с небольшими изменениями взят из русской народной песни "Не корите меня, не браните".
Шел трамвай десятый номер… Городские песни. Для голоса в сопровождении фортепиано (гитары). / Сост. А. П. Павлинов и Т. П. Орлова. СПб., "Композитор – Санкт-Петербург", 2005.
Близкий вариант:
1. Перебиты, поломаны крылья,
Дикой болью всю душу свело,
Кокаина серебряной пылью
Все дороги мои замело.
2. Я бреду и бреду, спотыкаясь,
И не знаю, куда я иду.
Ах, зачем наша участь такая,
Кто накликал нам эту беду.
3. Тихо струны гитары рыдают
Моим думам печальным в ответ,
Я девчонка еще молодая,
А душе моей тысячу лет!
3. Перебиты, поломаны крылья
Перебиты, поломаны крылья,
Серой болью всю душу свело.
Кокаина серебряной пылью
Все дороги мои замело.
Приходила домой очень поздно,
Все родные ругали меня:
- Погубила ты жизнь молодую,
Погубила ты, дочка, себя.
А теперь я совсем иначе
На судьбу свою злую гляжу.
А за что же мне участь такая?
Кто накликал такую судьбу?!
Я весною попала за кражу,
За поломку большого замка.
И несчастье я там получила,
Догадайтеся сами, друзья.
Вы играйте, проклятые струны,
Разгоните тоску и печаль!
На родных на своих не надейся,
И по воле пореже скучай!
И на этом я песню кончаю,
Не судите жестоко меня –
Я девчонка еще молодая.
А душа уже горем полна.
Черный ворон. Песни дворов и улиц. Книга вторая / Сост. Б. Хмельницкий и Ю. Яесс, ред. В. Кавторин, СПб.: Издательский дом "Пенаты", 1996, с. 253-254.
4. Наркоманка
Перебиты, изломаны крылья.
Дикой болью сердце свело.
Кокаина серебряной пылью
Все дороги-пути замело.
В восемь лет школу я посещала,
В десять — сиротою была,
А семнадцать мне миновало —
Я курила, ругалась, пила.
Клала много на личико краски.
Спотыкач я жандармский знала.
Всем мужчинам я строила глазки,
Жизнь греховную с ними вела.
Кокаина всегда не хватало,
Но ходила на поле пока,
А потом я под стражу попала
За поломку большого замка.
Пойте, струны гитары, рыдая,
В моем сердце найдете ответ.
Я девчонка еще молодая,
А душе моей тысяча лет.
Мчат по рельсам разбитым вагоны,
И колеса стучат и стучат.
Я с толпою сижу заключенных,
И толпою мне все говорят:
Перебиты, изломаны крылья.
Дикой болью сердце свело.
Кокаина серебряной пылью
Все дороги-пути замело.
Песни нашего двора / Авт.-сост. Н. В. Белов. Минск: Современный литератор, 2003. – (Золотая коллекция).
5. Перебиты, поломаны крылья…
Перебиты, поломаны крылья.
Дикой болью всю душу свело.
Кокаина серебряной пылью
Все дороги-пути замело.
Восьми лет школу я посещала,
Десяти - сиротою была,
А семнадцатый мне миновало,
Я курила, ругалась, пила.
Клала много на личико краски.
Спотыкач я жандармский знала.
Всем мужчинам я строила глазки,
Жизнь греховную с ними вела.
Кокаина всегда не хватало,
Но ходила на воле пока.
А потом я под стражу попала
За поломку большого замка.
Пойте, струны гитары, рыдая,
В моем сердце найдете ответ.
Я девчонка еще молодая,
А душе моей тысяча лет.
А я не уберу чемоданчик! Песни студенческие, школьные, дворовые / Сост. Марина Баранова. - М.: Эксмо, 2006.
6. Перебиты, поломаны крылья.
Перебиты, поломаны крылья,
Дикой болью мне душу свело.
Кокаина серебряной пылью
Все дорожки мои замело.
Воровать я тогда не умела,
На базаре учили воры.
А за это им песни я пела,
Эти песни далекой поры.
Начинаются дни золотые
Воровской непроглядной любви.
Эх вы, кони мои вороные,
Черны вороны — кони мои!
Устелю свои сани коврами,
В гривы алые ленты вплету.
Пролечу неразведанной далью
И тебя на лету подхвачу.
Мы ушли от проклятой погони,
Перестань, моя крошка, рыдать.
Нас не выдадут черные кони,
Вороных уж теперь не догнать.
Я хожу и хожу и не знаю -
Есть ли счастье на свете иль нет.
Я девчонка еще молодая,
Но душе моей - тысячи лет.
Куплеты с 3-го по 5-й - вставка из песни "Начинаются дни золотые. "
Все права защищены. Никакая часть электронной версии этой книги не может быть воспроизведена в какой бы то ни было форме и какими бы то ни было средствами, включая размещение в сети Интернет и в корпоративных сетях, для частного и публичного использования без письменного разрешения владельца авторских прав.
Со всей любовью посвящается Сэнди Кид
Ноябрь 1803 – февраль 1805
Давным-давно в Африке люди умели летать. Я услышала эту историю от матушки, когда мне было десять. Однажды вечером она сказала:
– Хетти, твоя бабка сама видела. Говорила, будто видела летящих над деревьями и облаками людей. Приехав сюда, мы утратили прежнюю магию.
Матушка была сама мудрость. Ее, в отличие от меня, не учили читать и писать – обучила сама жизнь, подчас немилосердная.
– Не веришь? – Она взглянула в мое недоверчивое лицо. – Тогда откуда у тебя это, девочка? – И похлопала по моим выпирающим костлявым лопаткам. – Все, что осталось от крыльев. Сейчас это лишь плоские косточки, но когда-нибудь у тебя вновь вырастут крылья.
Я не уступала матушке в уме и сообразительности. Даже в десять лет понимала, что история про летающих людей – полная чушь. Мы вовсе не особенный народ, утративший магию. Мы – рабы, которые никуда не денутся от своих цепей. Лишь позже я осознала, что она имела в виду: летать мы все-таки умели, но в этом не было никакого волшебства.
День прошел как обычно. Я кипятила постельное белье рабов на заднем дворе, следя за огнем под чаном с водой. Глаза жгло от капель щелока. Утро выдалось холодным, и солнце напоминало маленькую белую пуговицу, притороченную к небу. Летом мы поверх панталон носили домотканые хлопчатобумажные платья, а когда вдруг в ноябре или январе в Чарльстон ленивой девчонкой заявлялась зима, мы облачались в саки – платья из толстой пряжи. Старые хламиды с рукавами. Моя доходила мне до лодыжек. Не знаю, сколько немытых тел она прикрывала, прежде чем попасть ко мне, но запахами пропиталась всевозможными.
От обиды меня подмывало надерзить рабыне по прозвищу Тетка.
– Да минует меня чаша сия, – повторила я за госпожой и добавила: – Иисус рыдал, потому что, как и мы, оказался здесь вместе с госпожой.
Тетка была поварихой и знала госпожу с пеленок. На пару с дворецким Томфри она заправляла делами и – единственная из нас – могла, не опасаясь удара тростью, посоветовать что-то госпоже. Матушка велела держать язык за зубами, но я не слушалась, а потому Тетка лупила меня по заду по три раза на дню.
В тот день, пока я помогала Тетке на заднем дворе, матушка трудилась в доме над платьем из золотистого сатина с турнюром для госпожи. Она слыла в Чарльстоне лучшей швеей, все пальцы у нее были исколоты иглой. Вам вряд ли доводилось видеть такие наряды, которые мастерила моя матушка, и она не пользовалась готовыми выкройками, терпеть их не могла. Сама выбирала на рынке шелк и бархат и обшивала семейство Гримке – оконные шторы, стеганые халаты, кринолины, штаны из оленьей кожи, а также нарядная экипировка жокеев для Недели скачек.
Вот что я вам скажу: белые люди жили ради Недели скачек. Пикники, балы и всяческие развлечения шли бесконечной чередой. Во вторник устраивался прием у миссис Кинг, в среду – обед в жокейском клубе. В субботу гремел бал Святой Цецилии, для которого господа берегли лучшие наряды. Тетка говорила, что Чарльстон помешался на роскоши.
У нас были свои маленькие сокровища – деревянная шкатулка для лоскутков, мешочек для иголок и ниток и настоящий латунный наперсток. Матушка говорила, что однажды он станет моим. Когда она не работала с наперстком, я носила его на кончике пальца, словно драгоценность. Мы набивали лоскутные одеяла хлопком-сырцом и обрывками шерсти. И перьями, они лучшая набивка, и мы не пропускали на земле ни одного пера. В иные дни матушка приходила с карманами, полными гусиного пуха, надерганного из дыр в матрасах. Когда нечем было набить одеяло, мы обдирали длинные плети мха с дуба, что рос во дворе, и вшивали их между подкладкой и верхом – с клещами и прочей гадостью.
Мы с матушкой обожали возиться с лоскутными одеялами.
Какой бы работой ни загружала меня Тетка во дворе, я то и дело поглядывала на верхний этаж, где шила матушка. У нас был условный сигнал: я переворачивала ведро вверх дном и ставила его около кухни – это означало, что все спокойно. Матушка откроет, бывало, окно и бросит ириску, стащенную из комнаты госпожи. Иногда прилетала связка тряпичных лоскутков – премиленький набивной ситец, полосатая или клетчатая ткань, муслин, привозное полотно. Один раз – даже латунный наперсток. Больше всего матушке нравилось таскать ярко-красные нитки. Отмотает, бывало, себе ниток, засунет в карман и отправится с ними на прогулку.
В тот день на дворе кипела работа, и я даже не надеялась, что с неба посыплются ириски. Мария, рабыня-прачка, обожгла руку углем из утюга, и ее пришлось отправить восвояси. Тетка бесилась из-за задержки стирки. Томфри велел мужчинам забить свинью, а та с ужасным визгом носилась по двору. Охотились на хрюшку все – начиная со старого кучера Снежка и заканчивая уборщиком конюшен Принцем. Томфри хотел поскорей разделаться со свиньей, потому что госпожа терпеть не могла галдежа во дворе.
Гвалт входил в ее список рабьих грехов, который мы знали наизусть. Номер первый – воровство. Номер второй – неповиновение. Номер третий – лень. Номер четвертый – гвалт. Считалось, что раб должен быть Святым Духом – его не видно, не слышно, но он всегда под рукой.
У ангелов есть крылья, но если бы они умели летать без крыльев, это было бы по-настоящему удивительно.
– Что случилось с твоими крыльями, сынок? – Я их отрезал. – Зачем? Я понимаю сделать стрижку по прибытию на Землю, но это перебор.
— Куда ты? — Прихорошиться. И советую тебе тоже, сейчас же. Потому что я сейчас займусь кровавой депиляцией.
— Люцифер, я хотела поговорить с тобой о крыльях. — Они опять вылезли? — Значит, они отрастают? — Выросли. Сегодня утром. Сволочи тихушные.
Я думала, это будет внушать большее благоговение. А это просто крылья горят в мусорке.
Крылья не сделают нас лучше.
Люди не летают потому, что не знают, что крылья — это ноги.
Не давайте повода любимым — Хоть на секунду в чувствах усомниться, ЛЮБЛЮ почаще говорите им — Не позволяйте крыльям опуститься!
У тех, кто по-настоящему любит высоту, вольно или невольно, вырастают крылья!
Если ты редко используешь свои крылья, бывает больно их расправлять.
Кто-то умел от рождения быть крылатым: Перья росли через кожу, одежду, латы,Небо затмив, разверзлась упруго сила,Звезды манили, мол, где же тебя носило.
— Иван, но почему я? Я натворил стольких бед, наделал столько ошибок. Кто я такой, чтобы носить крылья? На свете сейчас около двух миллиардов людей. Почему я? — А если не ты, то кто? Все люди совершают ошибки, все не безгрешны. Каждый чего-то боится и в чем-то сомневается. Из кого выбирать-то? Кто-то же должен… — Должен делать что? — Да просто жить, Гор. Летать! Помогать тем, кому может помочь. А тех, кому помочь не может, твердой рукой перенаправлять туда, где им помогут другие. Любить! Быть собой. Брать на себя ответственность не только за свои ошибки, но порой и за всё непутевое человечество. Почему бы и не ты? Ты открыт миру. Ты стараешься стать лучше, день ото дня. В твоей душе всегда горит свет. Для того, чтобы носить крылья, этого вполне достаточно.
Ничего, научится, — улыбнулся Иван, глядя сверху на то, как его друг барахтается в волнах и затем плывет к берегу, размашисто загребая воду. – Главное, чтобы голову не терял, а крылья… Если даже кто-то их ему переломает, новые отрастит, где наша не пропадала
— Жизнь полна удивительных сюрпризов. Разве возвращение любви в жизнь твоей жены – не чудо? Разве твой сын – не чудо? Выздоровление Анечки? Музыкальный талант Эльзы? Разве то, что Пётр вчера спас жизнь мальчику, не является волшебством, которое может изменить судьбу множества людей? Каждый миг на земле происходят чудеса. И чтобы их заметить, нужно просто оглянуться и открыть глаза. Не обязательно паниковать и выдергивать перья, чтобы ощутить за спиной крылья. Они всегда там. Просто люди ими не пользуются. — Иван, но почему я? Я натворил стольких бед, наделал столько ошибок. Кто я такой, чтобы носить крылья? На свете сейчас около двух миллиардов людей. Почему я? — А если не ты, то кто? Все люди совершают ошибки, все не безгрешны. Каждый чего-то боится и в чем-то сомневается. Из кого выбирать-то? Кто-то же должен…
Да просто жить, Гор. Летать! Помогать тем, кому может помочь. А тех, кому помочь не может, твердой рукой перенаправлять туда, где им помогут другие. Любить! Быть собой. Брать на себя ответственность не только за свои ошибки, но порой и за всё непутевое человечество. Почему бы и не ты? Ты открыт миру. Ты стараешься стать лучше, день ото дня. В твоей душе всегда горит свет. Для того, чтобы носить крылья, этого вполне достаточно.
Каждый миг на земле происходят чудеса. И чтобы их заметить, нужно просто оглянуться и открыть глаза. Не обязательно паниковать и выдергивать перья, чтобы ощутить за спиной крылья. Они всегда там. Просто люди ими не пользуются.
Крылья у человека уже есть, но только ангелом он все равно не стал.
–. а магия дает крылья? – Любовь дает, – ответил орк, – два крыла – так и два любящих, с одним крылом не летают. – Почему? – Закон жизни.
Птица, сидящая на дереве, не боится, что ветка сломается, потому что верит не в ветку, а в собственные крылья.
Семья — то место, где нация находит надежду, а крылья — мечту.
Перебиты, поломаны крылья
Перебиты,поломаны крылья,
Дикой болью всю душу свело.
Кокаина серебряной пылью
Все дороги мои замело.
Тихо струны гитары рыдают
Моим думам угрюмым в ответ.
Я совсем ведь еще молодая,
А душе моей тысяча лет.
Разве можно унять эту муку,
Потушить это имя в груди?
Чем рассеять проклятую скуку?
Ничего, никого впереди…
Что Вы плачете здесь, одинокая глупая деточка,
Кокаином распятая в мокрых бульварах Москвы?
Вашу тонкую шейку едва прикрывает горжеточка,
Облысевшая, мокрая вся и смешная, как Вы.
Вас уже отравила осенняя слякоть бульварная
И я знаю, что, крикнув, Вы можете спрыгнуть с ума.
И когда Вы умрете на этой скамейке, кошмарная
Ваш сиреневый трупик окутает саваном тьма.
Так не плачьте ж, не стоит, моя одинокая деточка,
Кокаином распятая в мокрых бульварах Москвы.
Лучше шейку свою затяните потуже горжеточкой
И ступайте туда, где никто Вас не спросит, кто Вы.
«В нашем мире богемы… каждый что-то таил в себе, какие-то надежды, честолюбивые замыслы, невыполнимые желания. Молодые актеры и актрисы томились годами на выходах и увядали. Они разочаровывались, бросали сцену, выходили замуж, иные кончали жизнь самоубийством. Надо было иметь меценатов-покровителей или богатых любовников, или влиятельных мужей и родителей, а иначе. В поэзии и литературе господствовали декадентские влияния…
Продолжалось это десять минут. Через четверть часа кокаин ослабевал, переставал действовать. Вы бросались к бумаге, пробовали записать эти мысли.
Утром, прочитав написанное, вы убеждались, что все это бред! Передать свои ощущения вам не удалось. Вы брали вторую понюшку. Она опять подбадривала вас на несколько минут, но уже меньше… Дальше, все учащая понюшки, вы доходили до степени полного отупения. Тогда вы умолкали. И так и сидели, белый как смерть, с кроваво-красными губами, кусая их до боли. Но зато вы чувствовали себя гением. Все это был, конечно, жестокий обман наркоза. Говорили вы чепуху, и нормальные люди буквально шарахались от вас.
Постепенно яд все меньше и меньше возбуждал вас и под конец совсем переставал действовать, превращая вас в какого-то кретина.
Период увлечения белым порошком пережил и молодой Вертинский:
«Не помню уже, кто дал мне первый раз понюхать кокаин, но пристрастился я к нему довольно быстро. Сперва нюхал понемножечку, потом все больше и чаще.
Конечно, ни к чему хорошему это привести не могло. Во-первых, кокаин разъедал слизистую оболочку носа, и у многих из нас носы уже обмякли и выглядели ужасно, а во-вторых, наркоз почти не действовал и не давал ничего, кроме удручающего, безнадежного отчаяния.
Помню, однажды я выглянул из окна мансарды, где мы жили (окно выходило на крышу), и увидел, что весь скат крыши под моим окном усеян коричневыми пустыми баночками из-под марковского кокаина. Сколько их было? Я начал в ужасе считать. Сколько же я внюхал за этот год!
Кокаиновые будни Республики Советов
В Питере социальной базой наркомании тоже были преимущественно маргиналы: бездомные ребята, проститутки, сутенеры, наводчики, мелкие грабители и второстепенные бандиты.
Первое выступление Краснознаменного ансамбля песни и пляски, 1928 г. Источник: wikipedia.org
Новый этап в творчестве Сергея Алымова начался в 1933 году. Заключенного включают в группу советских писателей, которые должны написать книгу о строительстве Беломорско-Балтийского канала. Поручение о создании такой монографии дал Центральный исполнительный комитет Союза ССР в постановлении от 4 августа 1933 года. Ответственность за работу была возложена на ОГПУ СССР.
Воровка никогда не станет прачкой,
А урку не заставишь спину гнуть…
Хороши весной в саду цветочки,
Еще лучше девушки весной.
Встретишь вечерочком
Милую в садочке,
Сразу жизнь покажется иной…
…
Светит солнышко на небе ясное,
Цветут сады, шумят поля.
Россия вольная, страна прекрасная,
Советский край, моя земля!
…
Что ты, Вася, приуныл,
Голову повесил,
Ясны очи замутил,
Хмуришься, невесел.
Ой, милок,
Ой, Вася-Василек!
Сталинская тема –одна из любимых в творчестве поэта:
С нами Сталин наш любимый,
Он к победам нас ведет,
Ни вершка земли родимой
Враг у нас не отберет!
…
Счастливой жизни заблистали
Огни над нашею землей.
Нам эту жизнь дал мудрый Сталин,
Любимый и родной!
Миазмы харбинского дурмана
Причин несколько. Одна из них кроется, на наш взгляд, в эмигрантском прошлом Алымова. Как мы помним, Сергей Яковлевич с 1917 по 1926 годы жил в Харбине, столице маньчжурской провинции Хейлунцзян и стратегическом пункте Китайской Восточной железной дороги. До октябрьского переворота ситуация с кокаином в Харбине не была тревожной. Здесь публика предпочитала опиум, хотя с 1 января 1913 года курение опиума запрещалось под страхом тяжких наказаний. Положение стало меняться с 1917 года, когда в город хлынули потоки беженцев из России. В Харбине сходились пять железнодорожных веток, и город представлял собой идеальный перевалочный пункт для торговли наркотиками. Гражданская война придала этому бизнесу чудовищные масштабы.
Новую подпитку наркобизнес получил в 1924 году, когда после восстановления дипломатических отношений между СССР и Китаем советское правительство отказалось от специальных прав и привилегий царской России по отношению к Китайской Восточной железной дороге. На КВЖД было установлено совместное советско-китайское управление, теперь магистраль могли обслуживать лишь советские и китайские граждане. К армии наркоторговцев активно присоединились и большевистские представители. В 1927 году британский консул в Харбине сообщал, что советские официальные лица и чиновники Китайской Восточной железнодорожной компании, которые путешествовали в служебных вагонах, возили с собой крупные партии наркотиков. Их прятали за обшивкой вагонов, в дровах, которыми вагоны отапливались зимой. Тем же наркобизнесом занимались солдаты-белогвардейцы, которых нанимал генерал Чан-Цунчан. Они имели военные паспорта и не подлежали таможенному досмотру. Розничную торговлю вели японские аптеки.
Прокатили на вороных…
Поутру объявленье в газете,
Что ее на бульваре нашли,
В пять часов, на снегу, на скамейке,
И в приемный покой отвезли.
Ты была у Поля в Красоты Салоне.
Ароматной Фриной села в лимузин, –
В вазочке кареты цвел пучок бегоний.
Знала: в будуаре мучится грузин…
Маленькая пулька, пчелкою порхая,
Стенку продырявя, юркнула в корсаж.
А на оттоманке, бешено вздыхая,
Грезил о блаженстве исступленный паж.
Вот подъехал я быстро и смело,
Ловко выпрыгнул я из саней,
Нежно обнял я девичье тело,
И на сердце мне стало милей.
И всю ночь я не спал до рассвета,
Целовал ее в грудь и в уста,
Долгожданного ждал я ответа,
Вороные все ждали меня.
И чтоб замуж скорее отдали,
Много денег я отдал отцу,
А как только ответа дождался,
Вороные умчали к венцу.
И чтоб жизнь ее сделать как в сказке,
Темной ночью я в банк проскользнул,
Набрал денег мешок под завязку,
А с деньгами опять ускользнул.
Так мы прожили с нею три года,
Но ведь счастью бывает конец,
Нас постигла беда и невзгоды,
И всему был виною отец.
Как-то в карты он раз проигрался,
Денег не было, нечем платить.
Попросить у меня постеснялся
И решил на меня заявить.
Разлучили с женой молодою,
Посадили в Бутырку-тюрьму.
И большим меня судом судили,
Я был сослан в глухую тайгу.
Так три года я там проскитался,
Сил уж не было больше страдать,
Как-то раз удалось ухитриться –
Обмануть часовых и удрать.
Прибегаю в родной городишко,
Вот уж дом, вот конюшня моя,
А как только к конюшне пробрался –
Вороные узнали меня.
И заржали мои вороные,
Я их гладил рукою в ответ.
Вспоминаю те ночки былые,
А хозяйки давно уже нет.
А хозяйка сидела в остроге,
Проклиная злодейку-судьбу.
И она там невинно страдала
За мою за большую вину.
Прошел месяц, и вот в воскресенье
Под конвоем ее повели.
Я стоял и дрожал от волненья,
Рядом кони стояли мои.
И рванулися черные кони,
Сколько было у них только сил,
Двух конвойных они задавили,
Я ее налету подхватил.
Мы летели, а пули свистели,
Но догнать нас они не могли,
Потому что как вихорь летели
Черногривые кони мои.
А как только погоня утихла,
В поцелуях мы оба сплелись,
Снег копытами кони взрывали
И все дальше, все дальше неслись.
Мы ушли от проклятой погони,
Перестань, моя детка, рыдать,
Нас не выдали черные кони,
Вороных им теперь не догнать.
«Светила луна. В небе послышался рокот пролетающих У-2. Один за другим они шли на боевое задание. Тяжело было сознавать, что ты не в воздухе, а на земле, что твоя машина разбита. Невольно вспомнилась старая песенка, переделанная нашими летчиками:
Перебиты, поломаны крылья,
Дикой болью всю душу свело,
И зенитными пулями в небе
Все дороги мои замело.
Я хожу и лечу, спотыкаясь,
И не знаю, куда упаду,
Ах, зачем моя юность такая,
Кто накликал мне эту судьбу?
Но взметнутся могучие крылья,
И за все отомщу я врагу:
И за юность свою боевую,
И за горькую нашу судьбу.
Читайте также:
