Ломать коням тяжелые крестцы

У нас вы можете бесплатно скачать произведения по классической литературе в удобном файле-архиве, далее его можно распаковать и читать в любом текстовом редакторе, как на компьютере, так и на любом гаджете или "читалке".

Мы собрали лучших писателей русской классической литературы, таких как:

Александр Пушкин
Лев Толстой
Михаил Лермонтов
Сергей Есенин
Федор достоевский
Александр Островский

. и многих других известнейших авторов написавших популярные произведения русской классической литературы.

Все материалы проверены антивирусной программой. Также мы будем пополнять нашу коллекцию по классической литературе новыми произведениями известных авторов, а возможно, и добавим новых авторов. Приятного прочтения!

Русский писатель (9 (21) августа 1871 — 12 сентября 1919)

Руусский поэт, драматург (20 августа (1 сентября) 1855 — 30 ноября (13 декабря) 1909)

Русский поэт (15 (27) ноября 1840 (1841?) — 17 (29) августа 1893)

Русский поэт, писатель (11 (23) июня 1889 — 5 марта 1966)

Поэт-символист (3 [15] июня 1867 — 23 декабря 1942)

Русский поэт (19 февраля [2 марта] 1800 — 29 июня [11 июля] 1844)

Русский поэт (18 (29) мая 1787 — 7 (19) июня 1855)

Русский писатель, поэт (14 (26) октября 1880 — 8 января 1934)

Русский поэт. (16 (28) ноября 1880 — 7 августа 1921)

Русский поэт, прозаик, драматург, переводчик, историк. (1 (13) декабря 1873 — 9 октября 1924)

Русский писатель, поэт (10 (22) октября 1870 — 8 ноября 1953)

Русский поэт, художник (16 [28] мая 1877 — 11 августа 1932)

Русская поэтесса, писательница (8 [20] ноября 1869 — 9 сентября 1945)

Русский прозаик, драматург, поэт, критик и публицист. (20 марта (1 апреля) 1809 — 21 февраля (4 марта) 1852)

Русский писатель, прозаик, драматург (16 (28) марта 1868 — 18 июня 1936)

Русский драматург, поэт, дипломат и композитор. (4 (15) января 1795 — 30 января (11 февраля) 1829)

Русский поэт (16 [28] июля 1822 — 25 сентября [7 октября] 1864)

Русский писатель-прозаик (11 августа [23 августа] 1880 — 8 июля 1932)

Русский поэт (3 (15) апреля 1886 — август 1921)

Генерал-лейтенант, участник Отечественной войны 1812 года, русский поэт (16 (27) июля 1784 — 22 апреля (4 мая) 1839)

Русский поэт (3 (14) июля 1743 — 8 (20) июля 1816)

Русский писатель, мыслитель. (30 октября (11 ноября) 1821 — 28 января (9 февраля) 1881)

Русский поэт. (21 сентября (3 октября) 1895 — 28 декабря 1925)

Русский поэт, критик, переводчик. (29 января (9 февраля) 1783 — 12 апреля (24 апреля) 1852)

Русский поэт, прозаик (29 октября (10 ноября) 1894 — 26 августа 1958)

Русский литератор (1 (12) декабря 1766 — 22 мая (3 июня) 1826)

Русский поэт (10 (22) октября 1884 — 23 и 25 октября 1937)

Русский поэт, баснописец (2 (13) февраля 1769 — 9 (21) ноября 1844)

Русский поэт (6 (18) октября 1872 — 1 марта 1936)

Русский писатель (26 августа (7 сентября) 1870 — 25 августа 1938)

Русский поэт, прозаик, драматург. (3 (15) октября 1814 — 15 (27) июля 1841)

Русский писатель (4 (16) февраля 1831 — 21 февраля (5 марта) 1895)

Русская поэтесса (19 ноября [1 декабря] 1869 — 27 августа [9 сентября] 1905)

Русский поэт (23 мая (4 июня) 1821 — 8 (20) марта 1897)

Русский поэт, прозаик (3 (15) января 1891 — 27 декабря 1938)

Русский советский поэт (7 [19] июля 1893 — 14 апреля 1930)

Русский поэт (26 декабря 1862 — 31 января 1887)

Русский поэт, писатель, публицист. (28 ноября (10 декабря) 1821 — 27 декабря 1877 (8 января 1878)

Русский драматург. (31 марта (12 апреля) 1823 — 2 (14) июня 1886)

Русский писатель, поэт (29 января [10 февраля] 1890 — 30 мая 1960)

Русский поэт, драматург и прозаик. (26 мая (6 июня) 1799 — 29 января (10 февраля) 1837)

Русский поэт, общественный деятель, декабрист (18 сентября (29 сентября) 1795 — 13 (25) июля 1826)

Русский писатель. (15 (27) января 1826 — 28 апреля (10 мая) 1889)

Русский поэт (4 мая (16 мая н.ст.) 1887 — 20 декабря 1941)

Русский поэт и писатель (26 июля [7 августа] 1837 — 25 сентября [8 октября] 1904)

Русский поэт (16 [28] января 1853 — 31 июля [13 августа] 1900)

Русский поэт, писатель и драматург (17 февраля (1 марта) 1863, — 5 декабря 1927)

Русский писатель, поэт, драматург. (24 августа (5 сентября) 1817 — 28 сентября (10 октября) 1875 )

Русский писатель, мыслитель. (28 августа (9 сентября) 1828 — 7 (20) ноября 1910)

Русский писатель, поэт. (28 октября (9 ноября) 1818 — 22 августа (3 сентября) 1883)

Русский поэт, дипломат, публицист (23 ноября (5 декабря) 1803 — 15 (27) июля 1873)

Русский поэт, переводчик и мемуарист. (23 ноября (5 декабря) 1820 — 21 ноября (3 декабря) 1892, Москва)

Русский поэт (28 октября (9 ноября) 1885 — 28 июня 1922)

Русский поэт (16 (28) мая 1886 — 14 июня 1939)

Русский поэт, прозаик (26 сентября (8 октября) 1892 — 31 августа 1941)

Русский философ. (27 мая (7 июня) 1794 — 14 (26) апреля 1856)

Русский поэт, прозаик (1 (13) октября 1880 — 5 августа 1932)

Русский философ. (12 (24) июля 1828 — 17 (29) октября 1889)

Русский писатель, драматург. (29 января 1860 — 15 июля 1904)

Русский писатель, поэт (19 [31] марта 1882 — 28 октября 1969)

Мильоны – вас. Нас – тьмы, и тьмы, и тьмы.

Попробуйте, сразитесь с нами!

Да, скифы – мы! Да, азиаты – мы,

С раскосыми и жадными очами!

Для вас – века, для нас – единый час.

Мы, как послушные холопы,

Держали щит меж двух враждебных рас

Монголов и Европы!

Века, века ваш старый горн ковал

И заглушал грома, лавины,

И дикой сказкой был для вас провал

И Лиссабона, и Мессины!

Вы сотни лет глядели на Восток

Копя и плавя наши перлы,

И вы, глумясь, считали только срок,

Когда наставить пушек жерла!

Вот – срок настал. Крылами бьет беда,

И каждый день обиды множит,

И день придет – не будет и следа

От ваших Пестумов, быть может!

О, старый мир! Пока ты не погиб,

Пока томишься мукой сладкой,

Остановись, премудрый, как Эдип,

Пред Сфинксом с древнею загадкой!

Россия – Сфинкс. Ликуя и скорбя,

И обливаясь черной кровью,

Она глядит, глядит, глядит в тебя

И с ненавистью, и с любовью.

Да, так любить, как любит наша кровь,

Никто из вас давно не любит!

Забыли вы, что в мире есть любовь,

Которая и жжет, и губит!

Мы любим все: и жар холодных числ,

И дар божественных видений,

Нам внятно всё: и острый галльский смысл,

И сумрачный германский гений…

Мы помним всё: парижских улиц ад,

И венецьянские прохлады,

Лимонных рощ далекий аромат,

И Кельна дымные громады…

Мы любим плоть — и вкус ее, и цвет,

И душный, смертный плоти запах…

Виновны ль мы, коль хрустнет ваш скелет

В тяжелых, нежных наших лапах?

Привыкли мы, хватая под уздцы

Играющих коней ретивых,

Ломать коням тяжелые крестцы,

И усмирять рабынь строптивых…

Придите к нам! От ужасов войны

Придите в мирные обьятья!

Пока не поздно – старый меч в ножны,

Товарищи! Мы станем – братья!

А если нет – нам нечего терять,

И нам доступно вероломство!

Века, века вас будет проклинать

Больное позднее потомство!

Мы широко по дебрям и лесам

Перед Европою пригожей

Расступимся! Мы обернемся к вам

Своею азиатской рожей!

Но сами мы – отныне вам не щит,

Отныне в бой не вступим сами,

Мы поглядим, как смертный бой кипит,

Своими узкими глазами.

Не сдвинемся, когда свирепый гунн

В карманах трупов будет шарить,

Жечь города, и в церковь гнать табун,

И мясо белых братьев жарить!…

В последний раз – опомнись, старый мир!

На братский пир труда и мира,

В последний раз на светлый братский пир

Сзывает варварская лира!

Ответить

Главный редактор: Хижняк Д.В.

Email для связи: telekatun24@gmail.com, info@katun24.ru

Адрес: Россия, Алтайский край, 656008, г. Барнаул, ул. Пролетарская, д. 250, тел.: +7 (3852) 65-22-25

Мильоны – вас. Нас – тьмы, и тьмы, и тьмы.
Попробуйте, сразитесь с нами!
Да, скифы – мы! Да, азиаты – мы,
С раскосыми и жадными очами!

Для вас – века, для нас – единый час.
Мы, как послушные холопы,
Держали щит меж двух враждебных рас
Монголов и Европы!

Века, века ваш старый горн ковал
И заглушал громá лавины,
И дикой сказкой был для вас провал
И Лиссабона, и Мессины!

Вы сотни лет глядели на Восток,
Копя и плавя наши перлы,
И вы, глумясь, считали только срок,
Когда наставить пушек жерла!

Вот – срок настал. Крылами бьет беда,
И каждый день обиды множит,
И день придет – не будет и следа
От ваших Пестумов, быть может!

О, старый мир! Пока ты не погиб,
Пока томишься мукой сладкой,
Остановись, премудрый, как Эдип,
Пред Сфинксом с древнею загадкой!

Россия – Сфинкс. Ликуя и скорбя,
И обливаясь черной кровью,
Она глядит, глядит, глядит в тебя,
И с ненавистью, и с любовью.

Да, так любить, как любит наша кровь,
Никто из вас давно не любит!
Забыли вы, что в мире есть любовь,
Которая и жжет, и губит!

Мы любим все – и жар холодных числ,
И дар Божественных видений,
Нам внятно все – и острый галльский смысл,
И сумрачный германский гений…

Мы помним все – парижских улиц ад,
И венецьянские прохлады,
Лимонных рощ далекий аромат,
И Кельна дымные громады…

Мы любим плоть – и вкус ее, и цвет,
И душный, смертный плоти запах…
Виновны ль мы, коль хрустнет ваш скелет
В тяжелых, нежных наших лапах?

Привыкли мы, хватая под уздцы
Играющих коней ретивых,
Ломать коням тяжелые крестцы,
И усмирять рабынь строптивых…

Придите к нам! От ужасов войны
Придите в мирные объятья!
Пока не поздно – старый меч в ножны,
Товарищи! Мы станем – братья!

А если нет, – нам нечего терять,
И нам доступно вероломство!
Века, века – вас будет проклинать
Больное позднее потомство!

Мы широко по дебрям и лесам
Перед Европою пригожей
Расступимся! Мы обернемся к вам
Своею азиатской рожей!

Идите все, идите на Урал!
Мы очищаем место бою
Стальных машин, где дышит интеграл,
С монгольской дикою ордою!

Но сами мы – отныне вам не щит,
Отныне в бой не вступим сами,
Мы поглядим, как смертный бой кипит,
Своими узкими глазами.

Не сдвинемся, когда свирепый гунн
В карманах трупов будет шарить,
Жечь города, и в церковь гнать табун,
И мясо белых братьев жарить.

В последний раз – опомнись, старый мир!
На братский пир труда и мира,
В последний раз на светлый братский пир
Сзывает варварская лира!

Приложение к поэме "Возмездие"

1. ‹Две заключительные главки первой редакции поэмы›

Тебе, читатель, надоело,
Что я тяну вступленья нить,
Но знай – иду я к цели смело,
Чтоб истину установить.
Кто б ни был ты, – среди обедов,
Или храня служебный пыл,
Ты, может быть, совсем забыл,
Что был чиновник Грибоедов,
Что службы долг не помешал
Ему увидеть в сне тревожном
Бред Чацкого о невозможном,
И Фамусова шумный бал,
И Лизы пухленькие губки…
И – завершенье всех чудес -
Ты, Софья… Вестница небес,
Или бесенок мелкий в юбке?…
Я слышу возмущенный крик:
"Кто ж Грибоедова не знает?" -
"Вы, вы!" – Довольно. Умолкает
Мой сатирический язык, -
Читали вы "Милльон терзаний",
Смотрели "Горе от ума"…
В умах – все сон полусознаний, -
В сердцах – все та же полутьма…
"Твой Врубель – кто?" – отвсюду разом
Кричат… Кто Врубель? – На, лови.
(О, Господи благослови…)
Он был… печерским богомазом.
Пожалуй, так собьюсь с пути -
Все объясняю да толкую…
Ты пропусти главу-другую,
А впрочем (Бог тебе прости)…
Хоть всю поэму пропусти.

С тобою связь я стал терять,
Читатель, уходя в раздумья,
Я голосу благоразумья
Давно уж перестал внимать…
Передо мной открылись бездны…
И вдруг – припоминаю я:
Чтó, если ты – колпак уездный,
Иль, скажем, ревностный судья?…
Иль даже чином много выше?
Я твой не оскорблю устав:
С пучком своих четверостиший
На землю вновь лечу стремглав…
Эй, шибче! Пользуясь моментом,
(Чтоб ты меня не обзывал
"Кривлякою" и "декадентом"),
Зову тебя к себе на бал!
Знакомьтесь: девушка из скромных -
Она тебя не оскорбит,
Застенчивость, и даже стыд,
Горят во взорах Музы томных,
С ней смело танец начинай…
А если ты отец семейства, -
Эй, Муза! чур, без чародейства,
Кокетничай, да меру знай!
Читатель! Веселее! С Богом!
Не раскисай хоть на балу!
Не то опять высоким слогом
Я придушу тебя в углу!
Она – ты думал – неуклюжа,
И неречиста, и скучна?
Нет, погоди, мой друг! Она
Сведет с ума любого мужа,
Заставит дуться многих жен,
Пройдясь с тобой в мазурке польской,
Сверкнув тебе улыбкой скользкой
(А ты, поди – уже влюблен!)
"Я вас люблю – и вы поверьте!"
(Мой Бог! Когда от скромных дев
Вы этот слышали запев?)
Смотри! Завертит хоть до смерти,
Сдавайся! С Музою моей
Ты ждал не этого, признаться?
И вдруг – так страшно запыхаться?…
Приляг же, отдохни скорей,
И больше не читай поэмы!
Негодница! Что скажет свет?
Подсовывать такие темы
Читателю почтенных лет?
Прочь с глаз! С такими я не знаюсь!
Ступай, откудова пришла! -
Тебя плясунья провела,
Читатель! Так и быть, признаюсь:
Повеселить тебя я рад,
Ища с плясуньями союза,
Но у меня – другая Муза,
А эту – взял я напрокат.

2. ‹Планы поэмы›

У моего героя не было событий в жизни. Он жил с родными тихой жизнью в победоносцевском периоде. С детства он молчал, и все сильнее в нем накоплялось волнение беспокойное и неопределенное. Между тем близилась Цусима и кровавые зори 9 января. Он ко всему относился как поэт, был мистиком, в окружающей тревоге видел предвестие конца мира. Все разрастающиеся события были для него только образами развертывающегося хаоса. Скоро волнение его нашло себе русло: он попал в общество людей, у которых не сходили с языка слова "революция", "мятеж", "анархия", "безумие". Здесь были красивые женщины "с вечно смятой розой на груди" – с приподнятой головой и приоткрытыми губами. Вино лилось рекой. Каждый "безумствовал", каждый хотел разрушить семью, домашний очаг – свой вместе с чужим. Герой мой с головой ушел в эту сумасшедшую игру, в то неопределенно-бурное миросозерцание, которое смеялось над всем, полагая, что все понимает. Однажды, с совершенно пустой головой, легкий, беспечный, но уже с таящимся в душе протестом против своего бесцельного и губительного существования, взбежал он на лестницу своего дома.

На столе лежало два письма: одно – надушенное, безграмотное и страстное… Потом он распечатал второе. Здесь его извещали кратко, что отец его находится при смерти в варшавской больнице.

Оставив все, он бросился в Варшаву. Одиночество в вагоне. "Жандармы, рельсы, фонари"… Первые впечатления Варшавы.

Мы широко по дебрям и лесам
Перед Европою пригожей
Расступимся! Мы обернемся к вам
Своею азиатской рожей!

Идите все, идите на Урал!
Мы очищаем место бою
Стальных машин, где дышит интеграл,
С монгольской дикою ордою!

Приложение к поэме "Возмездие"

1. ‹Две заключительные главки первой редакции поэмы›

2. ‹Планы поэмы›

Ницшеанство способно привнести серьёзное культурно-эстетическое обогащение теории и практики организованного протеста Такие известные революционные поэты как Блок, Маяковский и Горький (пусть и по недоразумению, но всё же) считали себя именно ницшеанцами.

Евгений Светловидов

Плохо это – предвзятость – да? Казалось бы.

А вот я ожидаю от неё… озарения. Потому что пойду с нею по пути наибольшего сопротивления. Он же приводит к озарению, к открытию всегда скрытого художественного смысла художественного произведения. Я обращусь к мыслям Сарнова о Блоке. И что ни скажет Сарнов, то будет неверно, хоть и очень умно. Потому неверно, что, я знаю по прошлым обращениям к нему, он не владеет понятием нецитируемости художественного смысла.

Поэтому когда он подкалывает исследователя вопросом: когда, мол, тот открывал исследуемого “просто так “для души”, снять с полки и раскрыть томик Блока?” (Сарнов. Кому улыбался Блок. М., 2010. С. 67) , - он подкалывает и меня. Я никогда не открываю для души никакого поэта. И, казалось бы, должен буду быть побитым Сарновым, так начинающим развенчивать очередного неверно пишущего о стихах. Это И. Т. Крук.

Сперва, однако, прочтём само стихотворение Блока, “Скифы”.

Панмонголизм! Хоть имя дико,

Но мне ласкает слух оно.

Мильоны - вас. Нас - тьмы, и тьмы, и тьмы.

Попробуйте, сразитесь с нами!

Да, скифы - мы! Да, азиаты - мы,

С раскосыми и жадными очами!

Для вас - века, для нас - единый час.

Мы, как послушные холопы,

Держали щит меж двух враждебных рас

Монголов и Европы!

Века, века ваш старый горн ковал

И заглушал грома' лавины,

И дикой сказкой был для вас провал

И Лиссабона, и Мессины!

Вы сотни лет глядели на Восток,

Копя и плавя наши перлы,

И вы, глумясь, считали только срок,

Когда наставить пушек жерла!

Вот - срок настал. Крылами бьет беда,

И каждый день обиды множит,

И день придет - не будет и следа

От ваших Пестумов, быть может!

О старый мир! Пока ты не погиб,

Пока томишься мукой сладкой,

Остановись, премудрый, как Эдип,

Пред Сфинксом с древнею загадкой!

Россия - Сфинкс! Ликуя и скорбя,

И обливаясь черной кровью,

Она глядит, глядит, глядит в тебя

И с ненавистью, и с любовью.

Да, так любить, как любит наша кровь,

Никто из вас давно не любит!

Забыли вы, что в мире есть любовь,

Которая и жжет, и губит!

Мы любим всё - и жар холодных числ,

И дар божественных видений,

Нам внятно всё - и острый галльский смысл,

И сумрачный германский гений.

Мы помним всё - парижских улиц ад,

И венецьянские прохлады,

Лимонных рощ далекий аромат,

И Кельна дымные громады.

Мы любим плоть - и вкус ее, и цвет,

И душный, смертный плоти запах.

Виновны ль мы, коль хрустнет ваш скелет

В тяжелых, нежных наших лапах?

Привыкли мы, хватая под уздцы

Играющих коней ретивых,

Ломать коням тяжелые крестцы

И усмирять рабынь строптивых.

Придите к нам! От ужасов войны

Придите в мирные объятья!

Пока не поздно - старый меч в ножны,

Товарищи! Мы станем - братья!

А если нет - нам нечего терять,

И нам доступно вероломство!

Века, века - вас будет проклинать

Больное позднее потомство!

Мы широко по дебрям и лесам

Перед Европою пригожей

Расступимся! Мы обернемся к вам

Своею азиатской рожей!

Идите все, идите на Урал!

Мы очищаем место бою

Стальных машин, где дышит интеграл,

С монгольской дикою ордою!

Но сами мы - отныне вам не щит,

Отныне в бой не вступим сами,

Мы поглядим, как смертный бой кипит,

Своими узкими глазами.

Не сдвинемся, когда свирепый гунн

В карманах трупов будет шарить,

Жечь города, и в церковь гнать табун,

И мясо белых братьев жарить.

В последний раз - опомнись, старый мир!

На братский пир труда и мира,

В последний раз на светлый братский пир

Сзывает варварская лира!

30 января 1918

Внешне в конце идёт речь о формальных призывах к Четверному союзу и к Антанте Советской России прекратить Мировую войну, о призывах к миру без аннексий и контрибуций ( “Придите в мирные объятья” ) и о неформальной угрозе Ленина (при отказе всех призываемых войну кончить) подписать сепаратный мир с Германией любой ценой ( “идите на Урал” ), и пусть Антанта тогда сама ( “Мы поглядим, как смертный бой кипит” ) воюет с Четверным союзом ( “свирепый гунн… будет… Жечь города” ).

Ещё в стихотворении, - внешне, опять же, и сначала, - речь идёт о более тяжёлой истории Руси, спасшей Запад от татаро-монгольского нашествия в христианское время. Самое страшное, мол, что Запад знает, - это землетрясения в Лиссабоне (1755 г.) и Мессине (1908 г.).

Но и в античное время, по Блоку, происходило что-то подобное историческому неравенству.

Пестум – античный город в Италии, основанный греками в VI веке до н. э., как бы символ древней культуры Запада, обгонявшего по культурному развитию Восток, т. е. современных Западу соседей, варваров скифов.

Сфинкс – крылатая собака-дева, убивавшая неразгадавших её загадки путников, юношей-фиванцев, насланная на город Фивы за провинность её царя, и покончившая с собой прыжком с горы, когда её загадку разгадал шедший в Фивы Эдип, впоследствии аж самого царя этих Фив убивший, не зная, что тот – его отец. То есть Сфинкс – жертвенно прекратила чрезмерное наказание города. Скифия-Сфинкс готова жертвовать собой ради других, по Блоку.

А в ответ Запад, по Блоку же, обирал Восток, да и Россию ( “Копя и плавя наши перлы” ), и вообще держал камень за пазухой.

И за всё мы его, ненавидя за чуждость, расчётливость, и любили ж тоже по широте души своей, понимая, что это не может понравиться.

И вот – последнее противостояние и, возможно, примирение…

И, в общем, как-то не поймёшь, чего больше: зла или добра.

Вопреки эпиграфу, однозначно агрессивному.

Так упомянутый Сарновым Крук видит в блоковской России только добро, над чем Сарнов справедливо насмехается. А сам Сарнов, - при некоторых дипломатичных оговорках, - видит только зло:

“Кажется, что поэт в глубине души испытывает нечто похожее на удовлетворение при мысли о том, что “свирепый гунн” будет шарить в карманах трупов и жарить мясо своих белых братьев.

Найти истоки этого странного удовлетворения не так уж трудно.

Блоку издавна была свойственна неприязнь к духу буржуазности. Неприязнь, подчас доходящая до умоисступления” (Там же. С. 69 - 70) .

И Сарнов процитировал соответствующее письмо Блока. И оно для Сарнова – последний критерий истины. А так нельзя. То, что написано вне текста художественного произведения, может служить лишь вспомогательным средством.

А что в художественном тексте? Вот хоть в первой же строке… - “Мильоны - вас. Нас - тьмы, и тьмы, и тьмы” .

Противопоставляются два способа счёта: рациональный и интуитивный. Вот про племена, находящиеся почти на первобытной фазе развития, известно, что их пастуху достаточно одного взгляда на стадо овец, чтоб отличить, что в, скажем, стоголовом стаде стало на одну овцу меньше, следовательно, надо начинать её поиск.

Но не в том идея, что интуитивное, русское, значит тупо лучшее. А в том, что оба способа счёта соотнесены русским. Речь о знаменитой, ещё с пушкинской речи Достоевского остро осознанной многими и многими всемирной отзывчивости Пушкина, переносимой с него на всю Россию, как страну мессианскую, призванную, жертвуя собой, спасти человечество: “Способность эта есть всецело способность русская, национальная, и Пушкин только делит ее со всем народом нашим, и, как совершеннейший художник, он есть и совершеннейший выразитель этой способности, по крайней мере в своей деятельности, в деятельности художника. Народ же наш именно заключает в душе своей эту склонность к всемирной отзывчивости и к всепримирению и уже проявил ее во все двухсотлетие с петровской реформы не раз Ибо, что делала Россия во все эти два века в своей политике, как не служила Европе, может быть, гораздо более, чем себе самой?” .

Не мог Блок знать, что в дни написания этого стихотворения идущие в Бресте переговоры о мире с Германией были, наоборот, со стороны Ленина первым предательством будущего блага всего мира, Мировой революции, которая была возможна, только если революция вспыхнет и победит и в Германии, чему способствовать можно было не миром Советской России с империалистической страной, а революционной войной с тою, почти вконец обессиленной. Но общий военно-революционный настрой среди правящих тогда партий (Ленин был исключение) был так велик и заразителен, что Блок, - это ещё с начала века чувствилище революции, - не мог не бежать впереди паровоза. Сама мессианская православная идея о Москве как о Третьем Риме неверующему Блоку помогала.

И всё больше нематериальный то был у него порыв.

Видно ли это в тексте? – Не должно быть видно, если по теории нецитируемости.

Посмотрим на самый конец стихотворения (начала и концы – самые значимые места в художественных произведениях). В предпоследнем четверостишии предельная материальная заинтересованность: гунны ж активизировали германское миграционное пространство в начале великого переселения народов, разрушившего старый мир, Римскую империю, как и теперь, вот, грозит от германцев обрушиться теперешний “старый мир” , и вот “свирепый гунн В карманах трупов будет шарить, И мясо белых братьев жарить. ” , то бишь немцы через полтора тысячелетия, наконец, окончательно покорят тех, кто западнее их. В последнем четверостишии тоже предельная материальная заинтересованность: “пир” . Варварская заинтересованность. Обе заинтересованности негативны. И, раз в своей негативности обе отрицают друг друга, то что ж утверждается? – Что-то одухотворённое. Но очень удалённое от религии, от смирения, от слабости и её восполнения. И потому очень похожее на недавнюю тогда моду, на ницшеанство.

И процитировать это нельзя.

А почувствовать – можно.

В какой-то мере почувствовал и Сарнов, только вдумываясь в текст не стихотворения, а блоковского письма:

“Из процитированного отрывка видно, что истоком этой всепоглощающей ненависти у Блока было отталкивание не столько нравственное или социальное, сколько эстетическое: “… обстрижен ёжиком”, расторопен…” этот эстетический критерий он превратил в фундамент своей философии истории” (Там же. С. 70) .

Совсем как Ницше (первая книга того называлась “Рождение трагедии из духа музыки”). А что говорил о революции Блок? – “…у интеллигенции звучит та же музыка, что и у большевиков. Интеллигенция всегда была революционна” (Собр. соч. Т. 6. С. 8) .

Но “Ницше” - это ж ругательное слово у некоторых. Так Сарнов, это слово не называя, всё же своих читателей пугает:

“…как опасен этот эстетический критерий в применении к истории, какими мрачными и страшными выводами он может быть чреват” (Там же. С. 71) .

Сарнов даже настаивает на подходе к стихотворению не со стороны его текста, а со стороны мировоззрения автора:

“Из этого маленького отступления [через статьи, письма] в мировоззрение Блока, мне кажется, видно, что тот, кто не слышит музыки [стихотворения] , может сделать попытку добраться до смысла стихотворения “с другой стороны” - непредвзято изучив взгляды художника” (Там же. С. 71) .

Будто полнее всего художник выражается не в своих произведениях.

“Тем, кто не способен идти первым путём идти вторым” (Там же. С. 72) .

Будто есть другой, кроме озарения и осознания этого озарения.

Хотя. Другой таки есть: обратиться к собственному же (или чужому, но не Сарнова, в принципе не способного озаряться) озарению по поводу предшествующего произведения того же автора того же направления творчества. Что я и сделал (см. тут ). А там резюме – жертвенное мессианство России. Что совсем не ницшеанство, попирающее всё во имя сверхчеловека.

В чём же дело? Почему Блок кажется ницшеанцем, им не являясь?

Потому что и ницшеанцы и революционеры – за радикализм в стремлении к новому миру, целому миру, не меньше, отвергнув, не меньше, полностью отвергнув “старый мир” .

Мещанину Сарнову страшны оба, может, ещё и поэтому он глух к нецитируемой жертвенности?

“Революция духа” были общие слова для обоих радикализмов. Только ницшеанцы плевали на всех ради немногих, аристократов духа. А революционеры плевали на себя ради всех (спасены от ужасов капитализма – “старый мир… томишься мукой” – должны были быть и сами капиталисты). Массовый героизм помог большевикам победить в условиях гражданской войны и интервенции, но он, героизм, 30 января 1918 года был ещё впереди, зато Блок его предвидел: “есть любовь, Которая и жжет, и губит” любящего. Ибо такова логика любви ко всем – массовый героизм.

Вообще “Следует заметить, что [русских] символистов не интересовал Ницше “для самого себя”, но только “для культуры” (для их собственных построений)” ( Паперный ) . Культура же – дело общее, духовное.

А Ницше такое духовное стесняло. Он был за освобождение от него и от идей. За аффекты и природное. За Диониса (требовавшего крайности: убийства всеми вместе бога Загрея) вместо Христа.

Вяч. Иванов сделал Диониса страдающим от такого убийства, Диониса заменил Христом и всё это назвал ницшеанством, ибо, мол, у Ницше проповедь сверхчеловека есть пророчество о сверхчеловечестве (Паперный). Аристократизме для всех.

Если я тебя придумала, стань таким, как я хочу. И это, конечно, круто. Как и у Ницше.

И именно таким и воспринято Блоком у Вяч. Иванова: “В белом венчике из роз / Впереди — Исус Христос”.

Как можно было воспринять при таком передёрге Вяч. Иванова?

Из-за антирелигиозности Ницше, из-за его интуитивизма и музыкальности. Оба ж – и Ницше, и Блок – в какой-то метафизике обретаются, не от мира сего, мещанского. “Оценка [мол, со стороны Ницше] жизни — артистическая и антихристианская” , - конспектировал того Блок. А ещё у Ницше ж массовость дионисийских действ (убийства бога). Самое то для Блока. И на то, что главное для Ницше – возвращение к Дионису от Аполлона, Диониса отрицающего, - на то Блок закрывает глаза. Главное для Блока, что есть – разное и массовое. Как полифония. И то разное сводимо к синтезу. Как в полифонии же. – Вот и “музыка, что и у большевиков” .

Так и я, по совету Сарнова, прогулялся, доверясь Паперному, по мировоззрению Блока. И не увидел, как увидел Сарнов, “какими мрачными и страшными выводами может быть чреват эстетический критерий” . Ибо смотрел с точки зрения Блока. 30 января 1918 года большевики себя в его глазах ещё ничем не запятнали, Брестский мир ещё не был подписан, немецкое наступление, гражданская война и интервенция Антанты ещё не начались, все ужасы, творимые большевиками в ответ и во имя, ещё не существовали, кровавые ассоциации с Ницше – тоже, тем более – ассоциации Ницше с фашизмом, явно проявившие себя намного-намного позже.

А для Сарнова всё это уже было. И отвлечься от этого он не смог. Он в 2010 году грубо модернизировал Блока для нужд реставрации капитализма в России.

Можно же не извращая актуализировать Блока и его жертвенность российского мессианства, взглянув из сегодня на будущее, в котором человечеству грозит гибель от перепроизводства и перепотребления, от материального прогресса и духовного регресса. И заметив, что со своей недостижительностью в менталитете, россияне что-то не преуспели в реставрации капитализма. В то время, как для дела спасения человечества от прогресса, недостижительность как раз могла б быть ценна.

Национальной идеей ПОКА-модернизации. Где модернизация нужна России, чтоб не потерять свою идентичность в глобализующемся по-американски мире. А ПОКА – это разработка для каждой своей инновации сопроводиловки в духе Медоуза. Медоуз с 1980 года повёл обратный счёт десятилетиям игнорирования человечеством угрозы прогресса. Начни человечество с 1980 года бороться с прогрессом, оно могло б в будущем стабилизировать положение каждому человеку на материальном уровне небогатого европейца в 1980 году. Каждое же упущенное десятилетие снижает этот будущий уровень. И мера его должна отражаться в указанной сопроводиловке к каждой инновации.

Вот оно, блоковское “В последний раз - опомнись, старый мир!” и “Но сами мы - отныне вам не щит” , когда как раз – наоборот всё. Не предупреждение это лишь словом и не самоустранение это, а делом соучастие в общем самогубстве, чтоб поверили, наконец, народу, превозмогшему свою недостижительность, что этот акт его есть готовность к самопожертвованию и к смерти со всеми, раз он единственный понимает, что достижительность – это смерть.

Резко увеличенный военный бюджет России и возврат Путина в президентство – признак осознанной реакции России на угрозу потери идентичности и, может, неосознанное начало ПОКА-модернизации.

Читайте также: