Горб верблюжий такой неуклюжий видал я в зверинце не раз

Верь сам в себя наперекор Вселенной
И маловерным отпусти их грех.
(Редьярд Киплинг)

Реферативно - по публикациям в открытом доступе.

Джозеф Редьярд Киплинг (30 декабря 1865, Бомбей — 18 января 1936, Лондон) — английский поэт, писатель, военный журналист. Лауреат Нобелевской премии по литературе (1907).

Он родился в Индии в семье Джона Локвуда Киплинга, крупного специалиста по истории индийского искусства, директора музея и Алисы (Макдональд) Киплинг.

К тому же сын самого Киплинга Джон был принят служить в Ирландскую гвардию.

В 5-летнем возрасте вместе с сестрой он отправляется на учёбу в Англию. 6 лет дети живут в частном пансионе, это стало испытанием для Редьярда из-за издевательств хозяйки дома и побоев её сына, который был старше мальчика.

Поэт, для которого мужество и стойкость были самыми важными человеческими чертами, писал о войне, но далеко не всегда её героизируя. Киплинг всегда писал о таких же людях, каким был сам, - о тех, кто хорошо делает свою работу и ценит порядок.

Я делил с вами хлеб и соль…
Вашу воду и водку пил,
Я с каждым из вас умирал в его час
Я вашей жизнью жил!

Киплинг получал самые большие гонорары и сделался общенациональным
символом. Памятуя это, остаётся только поражаться песне:

……………………………………………………………………
Бог с вами, мирные джентльмены! Страха вам не понять.
Оставьте на минутку спорт, чтоб мертвых не нарожать!
Мертвые армии и города, без счета и забот…
А там, беспечные господа, а что потом вас ждет?
Споем, что ли!

Землю вскопай для усталых солдат:
Нет ведь у них земли!
Отдайте им все, что они хотят!
Но кто будет следующим, господа,
За теми, что в ямы легли?

Бог с вами, мирные джентльмены! Нам только дорогу открой —
Пойдем копать народам могилы с Англию величиной!
История, слава, гордость и честь, волны семи морей —
Все, что сверкало триста лет, сгинет за триста дней!
Споем, что ли?

Замерзшие толпы бензином польем,
Пусть хоть в последнем сне
Немного погреется бедный народ…
А кто будет следующим, господа,
Гореть в погребальном огне?

Бог с вами, мудрые джентльмены! Да будет легок ваш сон!
Ни звука, ни вздоха, ни тени не оставим для новых времен!
Разве что отзвуки плача, разве что вздохи огней,
Разве что бледные тени втоптанных в грязь людей!
Споем, что ли!

Хлеба, хлеба голодным,
Тем, кто в бою падет!
Дайте им корм вместе с ярмом!
А кто же следующий, господа,
За похлебку в рабство пойдет?

Бог с вами, резвые джентльмены! Веселитесь в своем углу,
Когда превратится и ваша держава в мусор, кровь и золу:
Ни оружия, ни надежды, ни жратвы, ни зимы, ни весны —
Останется разве что имя канувшей в Лету страны!
Споем, что ли?
……………………………………………………………….
(пер. В. Бетаки)

Проза Киплинга не менее интересна.

"Изменилась ли Европа
Со времен питекантропа?"

За наших черных кормилиц,
Чей напев колыбельный дик,
И — пока мы английский не знали —
За наш первый родной язык!
(Редьярд Киплинг)

Да, Запад есть Запад, Восток есть Восток, и с места они не сойдут.
Пока не предстанут небо с землей на страшный Господень Суд
Но нет Востока и Запада нет — что племя, родина, род,
Если сильный с сильным лицом к лицу у края земли встает.
(Перевод Е. Полонской)

Запад есть Запад, Восток есть Восток — им не сойтись никогда
До самых последних дней Земли, до Страшного Суда!
Но ни Запада нет, ни Востока, ни стран, ни границ, ни рас,
Если двое сильных лицом к лицу встретятся в некий час!
(Перевод В. Бетаки)

Тут качали нас в колыбели,
В эту землю вложен наш труд,
Наша честь, и судьба, и надежда
По праву рожденья — тут!

Личная жизнь Рельярда Киплинга сложилась счастливо. Хотя, возможно, до того всё было и не так гладко. Вот знаменитое стихотворение:
Дурень

Жил-был дурень. Вот и молился он
(Точно как я или ты!)
Кучке тряпок, в которую был влюблен,
Хоть пустышкой был его сказочный сон,
Но Прекрасной Дамой называл ее он
(Точно как я или ты).

Да, растратить года и без счета труда,
И ум свой отдать и пот,
Для той, кто про это не хочет и знать,
А теперь то мы знаем, — не может знать,
И никогда не поймет.

Дурней влюбленных на свете не счесть
(Таких же, как я или ты),
Загубил он юность, и гордость и честь
(А что у дурней таких еще есть?)
Ибо дурень — на то он дурень и есть…
(Точно как я и ты).

Дурню трудно ли все, что имел, потерять,
Растранжирить за годом год,
Ради той, кто любви не хочет и знать,
А теперь-то мы знаем — не может знать
И никогда не поймет.

Дурень шкуру дурацкую потерял,
(Точно как я или ты),
А могло быть и хуже, ведь он понимал,
Что потом уж не жил он, а существовал,
(Так же как я и ты).

Ведь не горечь стыда, даже так — не беда
(Разве что-то под ложечкой жжет!)
Вдруг понять, что она не хотела понять,
А теперь-то мы поняли — не умела понять,
И ничего не поймет.

(Перевод В. Бетаки)

Но это в прошлом. Каролина, практичная и самостоятельная американка, была на три года старше. Свадьба состоялась в январе 1892 года. Примечательно, что во время медового месяца, который чета проводила в Японии, банковский крах оставил Киплинга практически без гроша (пропали все его накопленные гонорары), денег хватило только добраться до Штатов. Киплинги обосновались штате Вермонт, в доме родных Каролины).

Каролина родила любимицу Киплинга – дочь Жозефину. Вскоре Киплинг построил собственный дом, где родилась вторая дочь Киплингов - Элси. В 1896 Киплинги с дочерьми вернулись в Англию, где появился на свет долгожданный сын Джон.
Глава семейства читал семье вслух свои рассказы и всегда умел посмеяться над собой. Он любил жену и был нежен с детьми.

Горб
Верблюжий,
Такой неуклюжий,
Видал я в зверинце не раз.
Но горб Еще хуже,
Еще неуклюжей
Растет у меня и у вас.

У всех,
Кто слоняется праздный,
Немытый, нечесаный, грязный,
Появится
Горб,
Невиданный горб,
Косматый, кривой, безобразный.

Мы спим до полудня
И в праздник и в будни,
Проснемся и смотрим уныло,
Мяукаем, лаем,
Вставать не желаем
И злимся на губку и мыло.
Скажите, куда
Бежать от стыда,
Где прячете горб свой позорный,
Невиданный
Горб,
Неслыханный
Горб,
Косматый, мохнатый и черный?

Совет мой такой:
Забыть про покой
И бодро заняться работой.
Не киснуть, не спать,
А землю копать,
Копать до десятого пота.
И ветер, и зной,
И дождь проливной,
И голод, и труд благотворный
Разгладят ваш горб,
Невиданный горб,
Косматый, мохнатый и черный!

Завещание к сыну

Когда хранишь покой среди смятений,
Среди теряющих себя людей,
Когда свободен от чужих сомнений,
Но внемлешь правоте чужих идей,
Когда способен ждать, не уставая,
Иль, будучи оболганным, не лгать,
Иль, властию над гневом обладая,
Геройство напоказ не выставлять,
Когда рабом мечтаний не бываешь,
Когда благая мысль живёт в делах,
Когда триумф иль бедствие встречаешь
В сознании, что это - тленный прах,
Когда мужаешься, услышав правду,
Скривлённую в капкан для дураков,
Или глаза от краха веры страждут,
Но руки не пугаются трудов,
Когда всей честной жизни полный выйгрыш
Бросаешь враз на "решку" иль "орла",
И, проиграв, опять на пашню выйдешь,
Не плача, что удача не пришла,
Когда взнуздаешь сердце, нервы, жилы,
Но, провалившись в пропасть, взмоешь ввысь,
Держась за воздух за пределом силы,
Где только Воля говорит: "Держись!",
Когда в богатстве сохраняешь совесть,
В нужде не лицемеришь пред царём,
Когда ни враг, ни друг тебе не в горесть,
Когда все чтут тебя, не бья челом,
Когда мгновенье каждое умеешь
Наполнить смыслом до святых глубин,
Тогда Землёй по праву ты владеешь,
И лишь тогда ты - человек, мой сын!
(Перевод А.Истокова)

С началом Первой мировой войны, его сына Джона не брали в армию из-за близорукости, но отец использовал свои связи, чтобы юношу приняли в Ирландскую гвардию. Джон пропал без вести в 1915 году. Гибель единственного сына была страшным ударом для Киплиинга, так же, как и смерть одной из дочерей.
Наверное, спасали дружная семья и творчество.

Скончался Киплинг в Лондоне 18 января 1936 года, за десять лет до обретения Индией независимости. Таким образом, его судьба совпадает с вековым периодом британского господства в Индии.

Душа Запада тоже раскрыта Киплингом – всесторонне правдиво.

О, если ты спокоен, не растерян,
Когда теряют головы вокруг,
И если ты себе остался верен,
Показать полностью…
Когда в тебя не верит лучший друг,
И если ждать умеешь без волненья,
Не станешь ложью отвечать на ложь,
Не будешь злобен, став для всех мишенью,
Но и святым себя не назовешь,

И если ты своей владеешь страстью,
А не тобою властвует она,
И будешь тверд в удаче и в несчастье,
Которым, в сущности, цена одна,
И если ты готов к тому, что слово
Твое в ловушку превращает плут,
И, потерпев крушенье, можешь снова —
Без прежних сил — возобновить свой труд,

И если можешь быть в толпе собою,
При короле с народом связь хранить
И, уважая мнение любое,
Главы перед молвою не клонить,
И если будешь мерить расстоянье
Секундами, пускаясь в дальний бег, —
Земля — твое, мой мальчик, достоянье!
И более того, ты — человек!

Перевод С. Я. Маршака

Горб
Верблюжий,
Такой неуклюжий,
Видал я в зверинце не раз.
Но горб
Показать полностью…
Еще хуже,
Еще неуклюжей
Растет у меня и у вас.

У всех,
Кто слоняется праздный,
Немытый, нечесаный, грязный,
Появится
Горб,
Невиданный горб,
Косматый, кривой, безобразный.

Мы спим до полудня
И в праздник и в будни,
Проснемся и смотрим уныло,
Мяукаем, лаем,
Вставать не желаем
И злимся на губку и мыло.

Скажите, куда
Бежать от стыда,
Где спрячете горб свой позорный,
Невиданный
Горб,
Неслыханный
Горб,
Косматый, мохнатый и черный?

Совет мой такой:
Забыть про покой
И бодро заняться работой.
Не киснуть, не спать,
А землю копать,
Копать до десятого пота.

И ветер, и зной,
И дождь проливной,
И голод, и труд благотворный
Разгладят ваш горб,
Невиданный горб,
Косматый, мохнатый и черный!

Перевод С. Я. Маршака

Бывает друг, сказал Соломон,
Который больше, чем брат.
Но прежде, чем встретится в жизни он,
Показать полностью…
Ты ошибёшься стократ.
Девяносто девять в твоей душе
Узрят лишь собственный грех.
И только сотый рядом с тобой
Встанет — один против всех.

Ни обольщением, ни мольбой
Друга не приобрести;
Девяносто девять пойдут за тобой,
Покуда им по пути,
Пока им светит слава твоя,
Твоя удача влечёт.
И только сотый тебя спасти
Бросится в водоворот.

И будут для друга настежь всегда
Твой кошелёк и дом,
И можно ему сказать без стыда,
О чём говорят с трудом.
Девяносто девять станут темнить,
Гадая о барыше.
И только сотый скажет, как есть,
Что у него на душе.

Вы оба знаете, как порой
Слепая верность нужна;
И друг встаёт за тебя горой,
Не спрашивая, чья вина.
Девяносто девять, заслыша гром,
В кусты убечь норовят.
И только сотый пойдёт за тобой
На виселицу — и в ад!

Редьярд Киплинг
Перевод Григория Кружкова

По вкусу если труд был мой
Кому-нибудь из вас,
Пусть буду скрыт я темнотой,
Показать полностью…
Что к вам придёт в свой час,

И, память обо мне храня
Один короткий миг,
Расспрашивайте про меня
Лишь у моих же книг.

Редьярд Киплинг
Перевод Вяч. Иванова

Мохнатый шмель — на душистый хмель,
Мотылёк — на вьюнок луговой,
А цыган идёт, куда воля ведёт,
Показать полностью…
За своей цыганской звездой!

А цыган идёт, куда воля ведёт,
Куда очи его глядят,
За звездой вослед он пройдёт весь свет —
И к подруге придёт назад.

От палаток таборных позади
К неизвестности впереди
(Восход нас ждёт на краю земли) —
Уходи, цыган, уходи!

Полосатый змей — в расщелину скал,
Жеребец — на простор степей.
А цыганская дочь — за любимым в ночь,
По закону крови своей.

Дикий вепрь — в глушь торфяных болот,
Цапля серая — в камыши.
А цыганская дочь — за любимым в ночь,
По родству бродяжьей души.

И вдвоём по тропе, навстречу судьбе,
Не гадая, в ад или в рай.
Так и надо идти, не страшась пути,
Хоть на край земли, хоть за край!

Так вперёд! — за цыганской звездой кочевой —
К синим айсбергам стылых морей,
Где искрятся суда от намёрзшего льда
Под сияньем полярных огней.

Так вперёд — за цыганской звездой кочевой
До ревущих южных широт,
Где свирепая буря, как Божья метла,
Океанскую пыль метёт.

Так вперёд — за цыганской звездой кочевой —
На закат, где дрожат паруса,
И глаза глядят с бесприютной тоской
В багровеющие небеса.

Так вперёд — за цыганской звездой кочевой —
На свиданье с зарёй, на восток,
Где, тиха и нежна, розовеет волна,
На рассветный вползая песок.

Дикий сокол взмывает за облака,
В дебри леса уходит лось.
А мужчина должен подругу искать —
Исстари так повелось.

Мужчина должен подругу найти —
Летите, стрелы дорог!
Восход нас ждёт на краю земли,
И земля — вся у наших ног!

Владей собой. среди толпы смятенной
не стой толпы среди. средь бела дня
стоп тусе / стоп и развлеченьям
будь в доме. в доме у себя.

Ну это типа:) - внимание! коронавирус.

Если сможешь голову хранить
В тот момент, когда вокруг теряют,
Сохранив в себе рассудка нить,
В миг, когда в безумстве обвиняют;
Если можешь доверять себе,
Показать полностью…
Даже при сомнениях всеобщих,
Сделай скидку яростной толпе -
Их сомненья из разряда прочих.

Если терпеливо можешь ждать,
Не устав от долгих ожиданий;
Или, будучи обманутым опять,
Ты не займёшься ложесозиданьем;
Иль, ненавидим будучи другими,
Не поддавайся ненависти сам;
Не щеголяй красотами своими,
Не дай увлечься мудрым словесам;

И если ты мечтать способен и не дать
Мечтам быть повелителем своим;
И если мысль - не цель и благодать,
А средство думать над большим;
И если, Пораженье и Победа
Тобою встречены на жизненном пути,
Одной ценой два лжеавторитета,
Как данность, равноценно оплати;

И если правда, сказанная вами,
Терпимой слуху может быть,
А ты, обманутый
лжецами,
Глупцам ловушку сможешь сотворить;
Или смотреть на то, чему отдал,
Всю жизнь свою, поломанное всё,
И нагибаясь строить их начал
В руках имея инструмент-старьё;

И если сможешь ты собрать
В единый ворох все победы и удачи,
И этим всем однажды рисковать
На повороте вброса и подачи,
И проиграть и снова всё начать
И никогда об этом не вздыхать;

И если можешь управлять толпой
И всем являть достоинство собой,
Иль с королями запросто гулять
И с общностью контакт не потерять,
И ни один из любящих людей
Не сможет сделать для тебя больней,
И все хотят с тобой считаться,
И одновременно не слишком увлекаться;

И если смог минуту непрощенья
Заполнить бегом в 60 секунд;
Твоя Земля и всё земное наполнение
Всё важное тебе дают,
Ты станешь равным стоящих мужчин,
Всё это будет, будет, будет, сын.

На далекой Амазонке
Не бывал я никогда.
Только "Дон" и "Магдалина" -
Быстроходные суда -
Только "Дон" и "Магдалина"
Ходят по морю туда.

Из Ливерпульской гавани
Всегда по четвергам
Суда уходят в плаванье
К далеким берегам.

Плывут они в Бразилию,
Бразилию,
Бразилию.
И я хочу в Бразилию -
К далеким берегам!

Никогда вы не найдете
В наших северных лесах
Длиннохвостых ягуаров,
Броненосных черепах.

Но в солнечной Бразилии,
Бразилии моей,
Такое изобилие
Невиданных зверей!

Увижу ли Бразилию,
Бразилию,
Бразилию,
Увижу ли Бразилию
До старости моей?

Если в стеклах каюты
Зеленая тьма,
И брызги взлетают
До труб,
И встают поминутно
То нос, то корма,
А слуга, разливающий
Суп,
Неожиданно валится
В куб,

Если мальчик с утра
Не одет, не умыт,
И мешком на полу
Его нянька лежит,
А у мамы от боли
Трещит голова,
И никто не смеется,
Не пьет и не ест, -

Вот тогда вам понятно,
Что значат слова:
Сорок норд,
Пятьдесят вест!

Есть у меня шестерка слуг,
Проворных, удалых.
И все, что вижу я вокруг, -
Все знаю я от них.

Они по знаку моему
Являются в нужде.
Зовут их: Как и Почему,
Кто, Что, Когда и Где.

Я по морям и по лесам
Гоняю верных слуг.
Потом работаю я сам,
А им даю досуг.

Даю им отдых от забот -
Пускай не устают.
Они прожорливый народ -
Пускай едят и пьют.

Но у меня есть милый друг,
Особа юных лет.
Ей служат сотни тысяч слуг, -
И всем покоя нет!

Она гоняет, как собак,
В ненастье, дождь и тьму
Пять тысяч Где, семь тысяч Как,
Сто тысяч Почему!

Горб
Верблюжий,
Такой неуклюжий,
Видал я в зверинце не раз.
Но горб
Еще хуже,
Еще неуклюжей
Растет у меня и у вас.

У всех,
Кто слоняется праздный,
Немытый, нечесаный, грязный,
Появится
Горб,
Невиданный горб,
Косматый, кривой, безобразный.

Мы спим до полудня
И в праздник и в будни,
Проснемся и смотрим уныло,
Мяукаем, лаем,
Вставать не желаем
И злимся на губку и мыло.

Скажите, куда
Бежать от стыда,
Где спрячете горб свой позорный,
Невиданный
Горб,
Неслыханный
Горб,
Косматый, мохнатый и черный?

Совет мой такой:
Забыть про покой
И бодро заняться работой.

Не киснуть, не спать,
А землю копать,
Копать до десятого пота.

И ветер, и зной,
И дождь проливной,
И голод, и труд благотворный
Разгладят ваш горб,
Невиданный горб,
Косматый, мохнатый и черный!

Кошка чудесно поет у огня,
Лазит на дерево ловко,
Ловит и рвет, догоняя меня,
Пробку с продетой веревкой.

Все же с тобою мы делим досуг,
Бинки послушный и верный,
Бинки, мой старый, испытанный друг,
Правнук собаки пещерной.

Если, набрав из-под крана воды,
Лапы намочите кошке
(Чтобы потом обнаружить следы
Диких зверей на дорожке),

Кошка, царапаясь, рвется из рук,
Фыркает, воет, мяучит.
Бинки - мой верный, испытанный друг,
Дружба ему не наскучит.

Вечером кошка, как ласковый зверь,
Трется о ваши колени.
Только вы ляжете, кошка за дверь
Мчится, считая ступени.

Кошка уходит на целую ночь,
Бинки мне верен и спящий:
Он под кроватью храпит во всю мочь -
Значит, он друг настоящий!

Я - маленькая обезьянка,
Разумное существо.
Давай убежим на волю,
Не возьмем с собой никого!

В коляске приехали гости.
Пусть мама подаст им чай.
Уйти мне позволила няня,
Сказала: - Иди, не мешай!

Давай убежим к поросятам,
Взберемся с тобой на забор
И с маленьким кроликом будем
Оттуда вести разговор.

Давай все, что хочешь, папа,
Лишь бы только мне быть с тобой.
Исследуем все дороги,
А к ночи вернемся домой.

Вот твои сапоги, вот шляпа,
Вот трубка, табак и трость.
Бежим поскорее, папа,
Пока не заметил гость!

Жизнью живу я двойной:
В небе я песни пою,
Здесь, на земле, я - портной.
Домик из листьев я шью.
Здесь, на земле,
В небесах, над землею,
Шью я, и вью, и пою!

Радуйся, нежная мать, -
В битве убийца убит.
Пой свою песню опять, -
Недруг в могилу зарыт.
Злой кровопийца,
Таившийся в розах,
Пойман, убит и зарыт!

Кто он, избавивший нас?
Имя его мне открой.
Рикки - сверкающий глаз,
Тикки - бесстрашный герой,
Рик-Тикки-Тикки,
Герой наш великий,
Наш огнеглазый герой!

Хвост пред героем развей,
Трель вознеси к небесам.
Пой ему, пой, соловей!
Нет, я спою ему сам.

Славу пою я великому Рикки,
Когтям его смелым,
Клыкам его белым
И огненно-красным глазам!

О ВСАДНИКЕ И КОНЕ

Ни шпорой, ни плетью коня не тронь,
Не надо вступать с ним в спор.
Но может в пути минута прийти -
И почувствует взнузданный конь
Хлыста остроту, и железо во рту,
И стальные колесики шпор.

О, если ты покоен, не растерян,
Когда теряют головы вокруг,
И если ты себе остался верен,
Когда в тебя не верит лучший друг,
И если ждать умеешь без волненья,
Не станешь ложью отвечать на ложь,
Не будешь злобен, став для всех мишенью,
Но и святым себя не назовешь,

И если ты своей владеешь страстью,
А не тобою властвует она,
И будешь тверд в удаче и в несчастье,
Которым, в сущности, цена одна,
И если ты готов к тому, что слово
Твое в ловушку превращает плут,
И, потерпев крушенье, можешь снова -
Без прежних сил - возобновить свой труд,

И если ты способен все, что стало
Тебе привычным, выложить на стол,
Все проиграть и вновь начать сначала,
Не пожалев того, что приобрел,
И если можешь сердце, нервы, жилы
Так завести, чтобы вперед нестись,
Когда с годами изменяют силы
И только воля говорит: "Держись!" -

И если можешь быть в толпе собою,
При короле с народом связь хранить
И, уважая мнение любое,
Главы перед молвою не клонить,
И если будешь мерить расстоянье
Секундами, пускаясь в дальний бег, -
Земля - твое, мой мальчик, достоянье!
И более того, ты - человек!

ТОММИ АТКИНС

Хлебнуть пивца я захотел и завернул в трактир.
- Нельзя! - трактирщик говорит, взглянув на мой мундир.
Девчонки мне смотрели вслед и фыркали в кулак.
Я усмехнулся, вышел вон, а сам подумал так:

"Солдат - туда, солдат - сюда! Солдат, крадись, как вор.
Но "Мистер Аткинс, в добрый путь!" - когда играют сбор.
Когда играют сбор, друзья, когда играют сбор.
"Любезный Аткинс, в добрый путь", - когда играют сбор".

Явился трезвого трезвей я в театральный зал.
Но пьяный щеголь сел на стул, где я сидеть желал.
Назад спровадили меня - под самый небосвод.
Но если пушки загремят, меня пошлют вперед!

Солдат - туда, солдат - сюда! Гони солдата вон!
Но если надо на войну, - пожалуйте в вагон.
В вагон пожалуйте, друзья, пожалуйте в вагон.
Но если надо на войну, пожалуйте в вагон!

Пускай вам кажется смешным грошовый наш мундир.
Солдат-то дешев, но хранит он ваш покой и мир.
И вам подтрунивать над ним, когда он под хмельком,
Гораздо легче, чем шагать с винтовкой и мешком.

Солдат - такой, солдат - сякой, бездельник и буян!
Но он храбрец, когда в строю зальется барабан,
Зальется барабан, друзья, зальется барабан.
Но он - храбрей, когда в строю зальется барабан.

Мы - не шеренга храбрецов и не толпа бродяг.
Мы - просто холостой народ, живущий в лагерях.
И, если мы подчас грешим - народ мы холостой, -
Уж извините: в лагерях не может жить святой!

Солдат - такой, солдат - сякой, по он свой помнит долг,
И, если пули засвистят, - в огонь уходит полк.
В огонь уходит полк, друзья, в огонь уходит полк,
Но, если пули засвистят, в огонь уходит полк!

Сулят нам лучший рацион и школы - черт возьми! -
Но научитесь, наконец, нас признавать людьми,
Не в корме главная беда, а горе наше в том,
Что в этой форме человек считается скотом.

Солдат - такой, солдат - сякой, и грош ему цена.
Но он - надежда всей страны, когда идет война.
Солдат - такой, солдат - сякой! Но как бы не пришлось
Вам раскусить, что он не глуп и видит все насквозь!

БАЛЛАДА О ЦАРИЦЕ БУНДИ

Он умирал, Удаи Чанд,
Во дворце на крутом холме.
Всю ночь был слышен гонга звон.
Всю ночь из дома царских жен
Долетал приглушенный, протяжный стон,
Пропадая в окрестной тьме.

Сменяясь, вассалы несли караул
Под сводами царских палат,
И бледной светильни огонь озарял
Ульварскую саблю, тонкский кинжал,
И пламенем вспыхивал светлый металл
Марварских нагрудных лат.

Всю ночь под навесом на крыше дворца
Лежал он, удушьем томим.
Не видел он женских заплаканных лиц,
Не видел опущенных черных ресниц
Прекраснейшей Бунди, царицы цариц,
Готовой в могилу за ним.

Он умер, и факелов траурный свет,
Как ранняя в небе заря,
С башен дворца по земле пробежал -
От речных берегов до нависших скал.
И женщинам плакать никто не мешал
О том, что не стало царя.

Склонившийся жрец завязал ему рот.
И вдруг в тишине ночной
Послышался голос царицы: - Умрем,
Как матери наши, одеты огнем,
На свадебном ложе, бок о бок с царем.
В огонь, мои сестры, за мной!

Уж тронули нежные руки засов
Дворцовых дверей резных.
Уж вышли царицы из первых ворот.
Но там, где на улицу был поворот,
Вторые ворота закрылись, - и вот
Мятеж в голубятне затих.

И вдруг мы услышали смех со стены
При свете встающего дня:
- Э-гей! Что-то стало невесело тут!
Пора мне покинуть унылый приют,
Коль дом погибает, все крысы бегут.
На волю пустите меня!

Меня не узнали вы? Я - Азизун.
Я царской плясуньей была.
Покойник любил меня больше жены,
Но вдовы его не простят мне вины. -
Тут девушка прыгнула вниз со стены.
Ей стража дорогу дала.

Все знали, что царь больше жизни любил
Плясунью веселую с гор,
Молился ее плосконосым божкам,
Дивился ее прихотливым прыжкам
И всех подчинил ее тонким рукам -
И царскую стражу, и двор.

Царя отнесли в усыпальню царей,
Где таятся под кровлей гробниц
Драгоценный ковер и резной истукан.
Вот павлин золотой, хоровод обезьян,
Вот лежит перед входом клыкастый кабан,
Охраняя останки цариц.

Глашатай усопшего титул прочел,
А мы огонь развели.
"Гряди на прощальный огненный пир,
О царь, даровавший народу мир,
Властитель Люни и Джейсульмир,
Царь джунглей и всей земли!"

Всю ночь полыхал погребальный костер,
И было светло, как днем.
Деревья ветвями шуршали, горя.
И вдруг из часовни одной, с пустыря,
Женщина бросилась к ложу царя,
Объятому бурным огнем.

В то время придворный на страже стоял
На улице тихих гробниц.
Царя не однажды прикрыл он собой,
Ходил он с царем на охоту и в бой,
И был это воин почтенный, седой
И родич царицы цариц.

Он женщину видел при свете костра,
Но мало он думал в ту ночь,
Чего она ищет, скитаясь во мгле
По этой кладбищенской скорбной земле,
Подходит к огню по горячей золе
И снова отходит прочь.

Но вот он сказал ей: - Плясунья, сними
С лица этот скромный покров.
Царю ты любовницей дерзкой была,
Он шел за тобою, куда ты звала,
Но горестный пепел его и зола
На твой не откликнутся зов!

- Я знаю, - плясунья сказала в ответ, -
От вас я прощенья не жду.
Творила я очень дурные дела,
Но пусть меня пламя очистит от зла,
Чтоб в небе я царской невестой была.
Другие пусть воют в аду!

Но страшно, так страшно дыханье огня,
И я не решусь никогда!
О воин, прости мою дерзкую речь:
Коль ты запятнать не боишься свой меч,
Ты голову мне согласишься отсечь? -
И воин ответил: - Да.

По тонкому, длинному жалу меча
Струилась полоскою кровь,
А воин подумал: "Царица-сестра
С почившим супругом не делит костра,
А та, что блудницей считалась вчера,
С ним делит и смерть и любовь!"

Ворочались бревна в палящем огне,
Кипела от жара смола.
Свистел и порхал по ветвям огонек
Голубой, как стального кинжала клинок.
Но не знал он, чье тело, чье сердце он жег,
Это Бунди-царица была.

ПЕХОТА В АФРИКЕ

В ногу, в ногу, в ногу, в ногу - мы идем по Африке.
Сотни ног, обутых в буцы, топают по Африке.
Буиы, буцы, буцы, буцы топчут пыль дорожную.
От воины никуда не уйдешь.

Восемь, семь, пятнадцать миль, - тридцать нынче пройдено.
Десять, три, четырнадцать, - двадцать семь вчера прошли,
Буцы, буцы, буцы, буцы топчут пыль дорожную.
От войны никуда не уйдешь.

Думай, думай, думай, думай, - думай хоть о чем-нибудь
Или станешь идиотом от такого топота.
Буцы, буцы, буцы, буцы топчут пыль дорожную.
От войны никуда не уйдешь.

Считай, считай, считай, считай, патроны пересчитывай.
А если зазеваешься, - тебя раздавят тысячи.
Буцы, буцы, буцы, буцы втопчут в пыль дорожную.
От войны никуда не уйдешь.

Голод, боль, бессонницу - все ты можешь вынести.
Но нельзя, нельзя, нельзя слышать, как без устали
Буцы, буцы, буцы, буцы топчут пыль дорожную.
От войны никуда не уйдешь.

Днем еще туда-сюда - все же ты в компании.
Но когда кругом ни зги, только слышишь сапоги -
Только буцы, буцы, буцы топчут пыль дорожную.
От войны никуда не уйдешь.

Сорок дней я был в аду и скажу по совести,
Там не жарят, не пекут, - там все то же, что и тут -
Буцы, буцы, буцы, буцы топчут пыль дорожную
От войны никуда не уйдешь.

НАДПИСЬ НА МОГИЛЕ СОЛДАТА БЫВШЕГО КОНТОРЩИКА

Не плачьте, - сделала борьба
Свободным робкого раба.

И, став свободным, он открыл
В себе источник новых сил.

И силы отдал он свои
Товариществу и любви.

И, жизнь за дружбу положив,
Он пал, но вечно будет жив.

Человек из-под земли нас откопал
И расплавил в огненной печи,
Дал нам блеск, и форму, и закал,
По размеру обстрогал и обточил.

Дайте воду нам и уголь в срок.
Смажьте маслом - и пустите в ход.
Выполнять мы будем свой урок
Дни и ночи, дни и ночи напролет.

Мы толкаем,
Тянем,
Гоним
И везем,
Ткем,
Печатаем
И строим -
Вместо вас,
Пилим
Доски
И взрываем
Чернозем,
Слышим,
Видим -
Без ушей
И глаз,

Мы послушны человеку, но заметь:
Нам чужда ошибка или ложь.
Ни прощать мы не умеем,
Ни жалеть -
За один случайный промах
Ты умрешь!

Не было краше Балкиды-царицы
В мире во все времена,
Но, как с подругой, могла сговориться
С бабочкой легкой она.

Был повелитель могучий и славный -
Азии царь Соломон.
Но с мотыльками, как с равными равный,
Часто беседовал он.

Сладко подумать о том, что когда-то
Два властелина земли
С бабочкой легкой, плясуньей крылатой,
В рощах беседы вели!

ИЗ ВИЛЬЯМА ЙЕЙТСА

СКРИПАЧ ИЗ ДУННИ

Когда я на скрипке играю,
Вся улица пляшет со мной.
Двоюродный брат мой - священник.
Священник и брат мой родной.

Но я не завидую братьям:
Им старый молитвенник мил,
А я себе песенник славный
На ярмарке сельской купил.

Когда постучимся мы трое
В день Судный у райских ворот,
Привратник нам всем улыбнется,
Но первым меня позовет.

Кто праведен сердцем, тот весел,
Коль скорбный не выдался час.
А веселые любят скрипку,
А веселые любят пляс.

Я ждал в саду под ивой, а дальше мы вместе пошли.
Ее белоснежные ножки едва касались земли.
- Любите, - она говорила, - легко, как растет листва.
Но я был глуп и молод и не знал, что она права.

А в поле, где у запруды стояли мы над рекой,
Плеча моего коснулась она белоснежной рукой.
- Живите легко, мой милый, как растет меж камней трава.
Но я был молод, и горько мне вспомнить ее слова.

ИЗ ДЖОНА МЭЙСФНЛЬДА

МОРСКАЯ ЛИХОРАДКА

Опять меня тянет в море,
где небо кругом и вода.
Мне нужен только высокий корабль
и в небе одна звезда,
И песни ветров,
и штурвала толчки,
и белого паруса дрожь,
И серый, туманный рассвет над водой,
которого жадно ждешь.

Опять меня тянет в море,
и каждый пенный прибой
Морских валов,
как древний зов,
влечет меня за собой.
Мне нужен только ветреный день,
в седых облаках небосклон,
Летящие брызги,
и пены клочки,
и чайки тревожный стон.

Опять меня тянет в море,
в бродячий цыганский быт,
Который знает и чайка морей,
и вечно кочующий кит.
Мне острая, крепкая шутка нужна
товарищей по кораблю
И мерные взмахи койки моей,
где я после вахты сплю.