А горбов будет дождь

С чего должно начинаться утро? Нет, не с завтрака. И не с кофе. Еще есть варианты? С хорошего кофе? Неправильно. Утро должно начинаться с радости.

Глаза еще не открыл, а надо найти внутри радость. Живой - уже радость. Выспался - радость. Или не выспался, потому что допоздна книгу хорошую читал - тоже радость.

Или снаружи радость нащупать: вот она, рядом сопит, в одеяло замотавшись. Чмокнуть её в ухо, сказать: "доброе утро". Пусть себе радостно ворчит, что еще пять минуточек.

В детской тоже радость: разлеглась поперек кровати, с плюшевой собакой в обнимку. Эту радость мы будить не будем, у неё каникулы.

Под ногами еще одна "радость" крутится, мявкает на всю квартиру. Чего тебе? Корм насыпать? На, ешь, "чёрная дыра" ты пушистая. Куда в тебя столько влезает?

А за окном солнышко, небо чистое. Дворник на газоне тримером жужжит, шмеля изображает. Молодец удалой на асфальте краской пишет "Наташа, я тебя луб. " Крикнуть чтобы исправил? Нет, пусть так будет, он же от всего сердца — порадовать хочет. Ну и я вместе с ними со всеми порадуюсь.

Сколько там на часах? Вот теперь можно и кофе. Большую такую, радостную кружку. Выпью и пойду сообщать, что пять минуточек давно кончились. Просыпайся, Радость моя!

Каждое утро встаю с болью, страданием и вопросом "да нахуй эта жизнь вообще нужна", какая уж там радость.

Последние три месяца у меня вообще пиздец какой-то. Всё померкло, от работы тошнит, хобби удовольствия не приносят, постоянная тоска. Хотя умом понимаю, что здоров и всё хорошо, но нет, состояние не проходит

Он колёса не выписывает.

Наверное да, я думал психиатр выписывает колеса.

Ага, проснулся - так, сегодня вроде не обделался, ну что, значит уже неплохо день начался.

Утро начинается с "Бля, опять на работу". Глаза ещё не открыл, а уже опаздал. Не выспался, так как пришёл ближе к ночи и сил хватило только поужинать, помыться и лечь спать.

Ни слева, ни справа, ни в ногах ни на потолке, нигде нет никакой радости. Откуда ей взяться, ведь живёшь один?

За окном, уже привычно барабанит дождь. Никаких шмелей, изображающих дворников с триммером, увы, нет. Привычная уже серость.

Сколько там на часах? Твою налево, 20 минут как опаздал.

Завёл кота. Просыпаешься в 4 утра от криков кота, когда тот посрал. Идёшь говно его убирать, воняет пиздец. Радость. А этот неугомонный опять орёт, ты ж встал, пора ему поесть.

Да-да всё это прекрасно когда читаешь в таких вот "авторских" рассказах)) а вообще это нормально просыпаться не радостным, а недовольным или обычным или даже расстроенным, ничего плохого в этом нет, жизнь штука всякая разная бывает, так что не надо навязывать стереотипы о том что утро должно начинаться с радости, никому оно ничего не должно, это Ваше утро.

Вот-вот, причем постоянное позитивное мышление весьма вредно.

Оно не вредно, но скажем так это не совсем нормально)))

С чего должно начинаться утро? Нет, не с завтрака. И не с кофе. Еще есть варианты? С хорошего кофе? Неправильно. Утро должно начинаться с радости.

-вот вам и навязывание, самое прямое и открытое. Любые другие моменты ТС отметает и пишет что всё это неправильно. Вот ДОЛЖНО (не рекомендуется, не желательно, не для разнообразия ради, а именно должно) начинаться с радости.

хочется поделится своими наблюдениями, так и пиши "из моих наблюдений понял, что утро желательно начинать с радости", а тут жесткий посыл "должно", может я и к с ловам придираюсь, но раз уж ТС претендует на авторский рассказ, так пусть формулирует свои мысли как свои, а не как стереотипное мышление "как оно должно быть".

И да, люди, которые заливаются литрами алкоголя вряд ли изменят свой образ жизни почитав данный пост на пикабу))

Вот оно у меня так и начинается - не с завтрака и не с кофе. Я предпочла вставать на 10-15 минут попозже и нормально гулять с собакой по утрам. Работаю за компьютером. могу себе позволить пить кофе и одновременно что-то делать)

В 4 утра давление скакануло, хотя еще 40 нет (через пару месяцев будет), в результате не выспался, работу наверное менять надо, задолбался уже, ну или хотя бы в отпуск сходить, машину в сервис загнать бы надо, чет барахлит, в общем настроения нет ((((

Спасибо за пост! Не хватает таких позитивных заметок о простом счастье. Тяжело нынче не фокусироваться на проблемах, когда помимо своих тебе ещё мировые и чужие сливают.

Надеюсь не одну меня бесят такие тексты и личности с незамутнёным или наоборот просветлённым сознанием.
Так приторно, что аж тошно.

У меня утро началось с того, что я проснулась какого-то хера в пять и не смогла заснуться обратно. В итоге от нечего делать отпидорила всю кухню (я лентяйка и свинота, которая избегает уборки столько, сколько возможно), выгребла там из-под шкафа окаменевшую кошачью шерсть и удовлетворённо залипаю в комплюктер. Тоже своего рода радость. Хотя я не выспалась, и ближе к вечеру буду не рада.

Вот у меня сегодня тонна радости. Не выспался от слова совсем. Приехал в другой город (по прописке) закрыть больничный, стою уже 2 часа в очереди и ещё столько же буду. Потом с Ростовской области в Воронежскую лететь(авто) . Не далеко, 480км,но всё же. Вот такой вот жопомыльный денёк.

Прочитал радостный пост, радость. Пусть и к обеду уже!

О ёжиках и яблоках

— Ёжик, — почесал в затылке Плиний, — точно, помню, маленький такой колючий.

А римляне, между прочим, держали ежей как домашних животных. То есть Плинию, чтобы на ёжика посмотреть, надо было зайти в гости к соседям. Или детей на улице попросить, чтобы ежа принесли.

— Да ну! Жара на улице, — решил Плиний, — ещё идти куда-то. Что я в самом деле, так про ежа не напишу?

И не пошёл никуда.

— Ёж, — видимо, здесь Плиний хорошо приложился к кувшину с поской, — ну ёж. Маленький, колючий. С лапками. А что едят?

Взгляд Плиния упал на блюдо с фруктами.

— Вот! Едят они яблоки. А как они их добывают?

Плиний приложился ещё раз к поске.

— Карабкаются на дерево и сбивают на землю. Точно! Так и запишу. А дальше что делают? Наверное, катаются по земле и накалывают на иголки. А зачем? Чтобы отнести в норку и сделать запас на зиму.

Так Плиний в своей книге и написал. Будь рядом хоть один ёжик, он бы покрутил лапкой у виска.

— Какие яблоки, дядя? Я хищник! Какие деревья? В каком упитии можно было представить, что я лезу на дерево? Ты лапки мои видел? И запасов я не делаю: зимой мы в спячку впадаем.

Но нет, ежа рядом не оказалось. А римляне, уважавшие многотомные энциклопедии, так и запомнили — ёж, носит на иголках яблоки. И остальным народам рассказывали, кого завоёвывали. Варвары ежей видели, но римлян считали шибко умными.

— А может и правда, носят яблоки на иголках? Мы, конечно, такого не видели. Но вдруг в этот момент мы как раз отвернулись?

Ежи возмущались, но сделать уже ничего не могли. Так и прижилось поверье. Две тысячи лет прошло, но каждому малышу родители показывают книжку с животными и говорят:

— Это слон, у него хобот. Это жираф, у него длинная шея. А это ёжик, несёт на иголках яблочко.

"Предсказание"

— Ай, красивый, позолоти ручку! Всю правду скажу: что было, что будет, на чем сердце успокоится.

— Да ладно! Наврёшь с три короба же: дорога дальняя, дама червей и вот это всё. Хоть бы раз что-то конкретное предсказала.

— Касатик, если я тебе точный прогноз скажу, ты первый ругаться будешь.

— Деньги давай. Предсказания задаром не делаю.

— Вот эту мелочь? Ладно, жадный человек, слушай: ты со своей ленью, ничего в жизни не добьешься. Будешь пахать на нелюбимой работе, по пятницам в бар, по выходным на дачу. Раз в год в Турцию на две недели. Отрастишь живот, ипотеку и лысину.

— Эй! Я может женюсь удачно.

— Женишься ты по залёту. Возьмешь кредит на свадьбу, потом год будешь выплачивать. На свадьбе родня подерется, а ты невесту уронишь.

— Врёшь ты всё. А в мире что будет?

— Эпидемии, самоизоляция, кризисы, падение на биржах.

— И он тоже будет, куда же без него.

— А доллар когда покупать?

— Доллар, красавец, надо было покупать в две тысячи седьмом, по тридцать. А лучше по восемь в девяносто восьмом.

— Я тебе говорила, что правда тебе не понравится. Эй, ты куда? Я тебе еще не всё рассказала!

Вернулся он через час.

— Гадалка, а вот это твоё "не добьешься", "отрастишь живот".

— Не важно. Его отменить можно? Ну, чтобы у меня хорошо всё было. И работа любимая, и добиться, и жена-красавица, и без пуза.

— Можно, почему нет.

— Работать, учиться, не пить, время на телевизор и игры не тратить. Девушку не по размеру груди, а по уму выбирать. Язык выучить, два. Читать больше. Спортом заниматься.

— Тебе надо весело или хорошо? За "весело" в цирк сходи.

— Слушай, гадалка, а хорошие предсказания у тебя есть?

— Почему же нет, есть. Ты позолоти ручку, я тебе всё скажу, как перышком по пузу поглажу. Про дорогу дальнюю, про неприятности мелкие и деньги большие. Про даму червей и валета пикового.

— А доллары, доллары когда покупать?

— Вот глупый! Тебе только запас гречки и туалетной бумаги покупать. Хоть какой-то шанс, что прибыль получишь. Всё, сеанс окончен, у меня следующий клиент. Девушка! Красавица! Позолоти ручку! Всю правду скажу: что было, что будет, на чем сердце успокоится.

Побег

Однажды я совершил побег.

— Сидишь? — спросил у меня новенький в синей майке.

— Сижу, — пожал я плечами.

— Как не хотеть-то? Тут ничего хорошего нет.

— Лёха, — он пожал мне руку, сел рядом и зашептал мне на ухо.

— Я знаю как отсюда убраться. Но мне нужен напарник, одному сложно.

Почти не раздумывая, я согласился.

— Тогда сразу после завтрака.

Он подмигнул и пошёл к своей койке. Оставив меня размышлять: почему я сам не решился на побег раньше.

Встретились мы на выходе из столовой, царства манной каши с комочками, склизкой перловки и мутного чая.

— Вещи свои взял? — сразу же спросил Лёха.

— Да у меня нет ничего.

— А зубная щетка? Я им свою не оставлю.

— Точно! Сейчас, подожди.

Я бросился к своей койке и забрал из тумбочки щетку, синюю с двумя белыми полосками.

— Готов? — Лёха сурово оглядел меня.

— Тогда пойдем, — он указал на двери из нашего блока.

— Нас не выпустят.

— Ерунда, главное не останавливайся.

Мы пошли быстрым шагом. Пост охраны неумолимо приближался, и у меня засосало под ложечкой от страха.

— На процедуры, в пятнадцатый кабинет, — небрежно бросил Лёха не останавливаясь.

Наглость сработала — никто нас не задержал.

— Я вчера проверял, — хитро улыбнулся Лёха.

— Теперь сюда, — он повернул направо, и открыл дверь на лестницу, — Бегом вниз, пока никто не видит!

Четыре пролета лестницы были пусты. Мы сбежали вниз и Лёха распахнул дверь на улицу.

— Свободой пахнет. Бегом!

Мы понеслись по пустому двору, стараясь держаться за высокими кустами.

— Высокий очень, не залезть.

— Ерунда! Подсади меня. Ага, вот так. Давай руку! Ну же! Лезь!

Верхом на высоком каменном заборе у меня захватило дух.

Улица. Самая обычная улица, вдалеке шел прохожий, ехала цистерна с надписью "Молоко". Я крепко сжимал зубную щетку, сейчас лежащую в руке как нож.

— Нам туда, на остановку. Тебе куда ехать?

— Мне на улицу Федина.

— А мне до цирка. Значит поедем вместе: сорок шестой автобус, тебе на три остановки дальше чем мне. Быстрее, побежали!

Нам повезло: сорок шестой номер подъехал сразу, как только мы подошли к остановке. Мы вошли в первую дверь, счастливые от обретенной свободы. Двери закрылись с длинным "пш-ш-ш-ш", автобус плавно тронулся.

Она бежала наперерез: медсестра в белом халате, машущая руками.

— Нет, нет! Дяденька, поехали! — закричал Лёха.

А я понял, что побег провалился. Водитель остановился и открыл дверь. Под осуждающие взгляды пассажиров, медсестра вывела нас, двух мальчишек-шестилеток, из автобуса. В больницу нас вернули с позором и переселили в разные палаты, во избежание еще одного побега. А через неделю меня уже выписали домой. Что мне сказали родители о неудавшейся попытке побега, я пожалуй не буду описывать.

P.S. Все герои, зубная щетка и медсестра, остановившая автобус, существовали на самом деле. За побег мне влетело по первое число

Нет повести счастливее.

— Милый, — Джульетта отложила вышивку и посмотрела на мужа, — и всё-таки я до сих пор не пойму.

— Как ты устроил нашу свадьбу? Наши семейства так страшно враждовали!

Низенький, толстенький, рано полысевший Ромео закрыл бухгалтерскую книгу, снял очки и потёр глаза.

— Я просто пошёл к твоему отцу и поговорил с ним по-мужски. Он не смог мне отказать.

Джульетта улыбнулась мужу. Этот мужчина, с совершенно негероической внешностью, смог ради любви совершить настоящий подвиг. На какой не осмелился ни один другой юноша Вероны.

Ромео улыбнулся в ответ. Младший сын, неуклюжий и нескладный, да ещё из ненавистной семьи - у него не было шансов. И тогда он совершил невозможное.

Поездка в Венецию в одиночку, по дорогам, где частенько шалили разбойники. Настоящим чудом он сумел добиться аудиенции у самого венецианского дожа. Изложил ему план особого торгового соглашения, выгодного и Венеции и Вероне. И упросил дожа, поставить условие: этой сделкой могут воспользоваться только оба враждующих семейства вместе.

Дож, поражённый деловой хваткой и пылом юноши, согласился. После этого, разговор с отцом Джульетты показался влюблённому пустяком.

Что не могла сделать сила, совершила жадность — семейства объединились, и символом примирения стал брак Ромео и Джульетты. Но рассказывать жене такие подробности Ромео не собирался: пусть думает, что он всего добился шпагой и мужеством. Ведь какая разница, если они вместе? А их детей навещают живые дядюшки Тибальд и Меркуцио.

Сергей Алиханов

Стихи переведены: на английский, немецкий, французский, итальянский, испанский, сербский, датский, шведский, финский, латышский и болгарский языки.

Просодии Аллы Горбуновой свойственно обновление художественного языка, тексты буквально искрятся свободными ассоциациями, причинными зависимостями и их противоположностями. Первоначальные дискурсы, которые в 1978 году подвиги литераторов тогдашнего андерграунда на учреждение Премии, были направленны на переустройства общества посредством искусства. В текущем веке творческая доблесть в противостоянии собственных текстов социалистическому реализму — в силу его исчезновения — себя исчерпала. Однако, у Аллы Горбуновой поиски новых форм выразительности требуют, может быть, даже большей отваги!

. поддатый вальс с мышиных похорон

по улице идут трусы и книжки

в закрученных усах идёт барон

капустные танцуют кочерыжки

идёт барон как барин как бирон

и русская земля над ним смеётся

и отовсюду, с четырёх сторон

как колокольный перезвон, как стон

так жалобно и страшно раздаётся:

– мне холодно, мне голодно…

Алла Горбунова любезно ответила на несколько вопросов, заданных нашей редакцией:

- Какие новые задачи Вы поставите перед собой в связи с получением столь высокой награды?

- Я очень благодарна, что мне присудили премию Андрея Белого. Эта награда очень много значит для меня и потому, что она связана с моим родным городом Санкт-Петербургом и потому, что эта премия родилась и выросла в недрах ленинградской неофициальной культуры – близкой мне не только географически, но и поэтически. Однако для меня тема признания неразрывно связана с темой смерти, и каждый раз, когда я получаю какое-то признание, мне становится не по себе. Вместе с благодарностью и радостью я начинаю чувствовать страх. Так что, в первую очередь, я ставлю себе задачу эмоционально выдерживать какие-то проявления признания, а также – задачу больше пробовать себя в чём-то, что я ещё не очень хорошо умею, чего я ещё никогда не делала. Сейчас я много пишу не только стихи, но и прозу – может быть, стоит начать себя пробовать в каких-то новых жанрах прозы. Обычно я пишу маленькие или среднего размера вещи, может быть, стоит начать двигаться в сторону более крупных форм.

- Что из поэтического наследства 20 века Вы считаете востребованным и необходимым для Вашего творчества?

- Какова обратная связь и воздействие новых информационных возможностей и новых носителей на современную поэзию?

- Сейчас нейронные сети уже пишут стихи, и некоторые поэты сами пишут такие стихи, которые похожи на творчество нейронных сетей. Я думаю, что это всё довольно интересно, как испытание границы человеческого, постановка её под вопрос. Но от меня это всё довольно далеко, для меня в поэзии важно именно выражение невыразимого опыта, которого, по крайней мере пока, у искусственного интеллекта нет. Он не проживает то, о чём пишет, это языковая комбинаторика. Но если однажды искусственный интеллект станет по собственному желанию сочинять поэзию и переживать состояние вдохновения, то есть будет иметь опыт и сознание, - его уже нельзя будет использовать, как технологию. Тогда он должен будет получить все права и свободы, какие есть у людей, а нажатие кнопки выключения будет равнозначно убийству.

- Новые условия поэтического творчества - отсутствие гонораров, тиражи 100 экземпляров — это в помощь или мешает истинному поэту?

- А что нового в этих условиях? Когда было по-другому? Во второй половине XX в. во времена неофициальной культуры поэтов вообще не печатали, был Самиздат, стихи переписывались от руки, перепечатывались на машинке, но не было никаких гонораров или тиражей. Я думаю, что и в Серебряном веке тоже не было особо больших тиражей и гонораров. Это только в 60-е годы такие поэты как Евтушенко и Вознесенский собирали стадионы. Но та традиция поэзии, к которой принадлежу я, никогда стадионов не собирала, и всегда с трудом изыскивались средства на издание малотиражных сборников. По-моему, это совсем неплохо, и истинному поэту никак не мешает. Вообще, что касается пользы для поэта – я думаю, что поэту лучше при жизни быть слегка недооцененным, чем слишком переоцененным. Потому что такое состояние является большим стимулом для творчества, а сама способность писать стихи – это гораздо больший дар и радость, чем любая слава.

И действительно, стихи Аллы Горбуновой словно возникают и звучат непосредственно из окружающего мира, минуя форматирующее влияние разума:

в ночной печи горят берёзовые дрова

утром после дождя на крыльце цветные разводы –

золотой пыльцой написанные слова

о первозданной тоске, растворённой в природе

покуда мы закрываем печной заслон и

спим в тепле как звери в логове до утра

пишут звёзды на наших ладонях

И свободу читательскому взгляду, уходящему в дали прекрасных стихов:

Октябрьская поэма

Этот вихрь,
от мысли до курка,
и постройку,
и пожара дым
прибирала
партия
к рукам,
направляла,
строила в ряды.

Слушайте,
национальный трутень, —
день наш
тем и хорош, что труден.
Эта песня
песней будет
наших бед,
побед,
буден.

Несется
жизнь,
овеевая,
проста,
суха.
Живу
в домах Стахеева я,
теперь
Веэсэнха.
Свезли,
винтовкой звякая,
богатых
и кассы.
Теперь здесь
всякие
и люди
и классы.
Зимой
в печурку-пчелку
суют
тома шекспирьи.
Зубами
щелкают, —
картошка —
пир им.
А летом
слушают асфальт
с копейками
в окне:
— Трансваль,
Трансваль,
страна моя,
ты вся
горишь
в огне! —
Я в этом
каменном
котле
варюсь,
и эта жизнь —
и бег, и бой,
и сон,
и тлен —
в домовьи
этажи
отражена
от пят
до лба,
грозою
омываемая,
как отражается
толпа
идущими
трамваями.
В пальбу
присев
на корточки,
в покой
глазами к форточке,
чтоб было
видней,
я
в комнатенке-лодочке
проплыл
три тыщи дней.

Двенадцать
квадратных аршин жилья.
Четверо
в помещении —
Лиля,
Ося,
я
и собака
Щеник.
Шапчонку
взял
оборванную
и вытащил салазки.
— Куда идешь? —
В уборную
иду.
На Ярославский.
Как парус,
шуба
на весу,
воняет
козлом она.
В санях
полено везу,
забрал
забор разломанный
Полено —
тушею,
тверже камня.
Как будто
вспухшее
колено
великанье.
Вхожу
с бревном в обнимку.
Запотел,
вымок.
Важно
и чинно
строгаю перочинным.
Нож —
ржа.
Режу.
Радуюсь.
В голове
жар
подымает градус.
Зацветают луга,
май
поет
в уши —
это
тянется угар
из-под черных вьюшек.
Четверо сосулек
свернулись,
уснули.
Приходят
люди,
ходят,
будят.
Добудились еле —
с углей
угорели.
В окно —
сугроб.
Глядит горбат.
Не вымерзли покамест?
Морозы
в ночь
идут, скрипят
снегами-сапогами.
Небосвод,
наклонившийся
на комнату мою,
морем
заката
обли́т.
По розовой
глади
мо́ря,
на юг —
тучи-корабли.
За гладь,
за розовую,
бросать якоря,
туда,
где березовые
дрова
горят.
Я
много
в теплых странах плутал.
Но только
в этой зиме
понятной
стала
мне
теплота
любовей,
дружб
и семей.
Лишь лежа
в такую вот гололедь,
зубами
вместе
проляскав —
поймешь:
нельзя
на людей жалеть
ни одеяло,
ни ласку.
Землю,
где воздух,
как сладкий морс,
бросишь
и мчишь, колеся, —
но землю,
с которою
вместе мерз,
вовек
разлюбить нельзя.

Хвалить
не заставят
ни долг,
ни стих
всего,
что делаем мы.
Я
пол-отечества мог бы
снести,
а пол —
отстроить, умыв.
Я с теми,
кто вышел
строить
и месть
в сплошной
лихорадке
буден.
Отечество
славлю,
которое есть,
но трижды —
которое будет.
Я
планов наших
люблю громадьё,
размаха
шаги саженьи.
Я радуюсь
маршу,
которым идем
в работу
и в сраженья.
Я вижу —
где сор сегодня гниет,
где только земля простая —
на сажень вижу,
из-под нее
коммуны
дома
прорастают.
И меркнет
доверье
к природным дарам
с унылым
пудом сенца́,
и поворачиваются
к тракторам
крестьян
заскорузлые сердца.
И планы,
что раньше
на станциях лбов
задерживал
нищенства тормоз,
сегодня
встают
из дня голубого,
железом
и камнем формясь.
И я,
как весну человечества,
рожденную
в трудах и в бою,
пою
мое отечество,
республику мою!